Смертный - стр. 21
6:47.
Всегда так. Завожу будильник на семь утра, но просыпаюсь раньше. Ворочаюсь, прислушиваюсь, напряженно жду сигнала. И отключаю, не дожидаясь.
Сел на кровати, спустил левую ногу на пол. Медленно, методично помассировал правую – от бедра к колену. С утра почти не болит. Так, ноет немного и чешется вокруг шрама. Терпимо. Вот к вечеру, натруженная за день, будет просто разрываться.
Аккуратно, кончиками пальцев, потер шрам, тянущийся через всю внешнюю сторону бедра. Синевато-красный, неровный, с пятнами от швов по краям. Еще несколько шрамов поменьше – по всей окружности бедра, от спиц и пластин, которые стояли там, пока срасталась кость.
Встал, натянул просторные домашние штаны, футболку, убрал постельное белье в отсек под диваном. Потопал к холодильнику.
Молоко опять кончилось. Черт, когда я уже отвыкну ставить пустой пакет в холодильник! Мама меня раньше за это постоянно ругала. Да и сейчас бы ругала, если бы видела.
Я вытряхнул последние капли из пакета в рот. Порылся в раковине, выудил две кружки, ополоснул.
Дальше, как всегда.
Ставлю чайник. Нарезаю хлеб, делаю два бутерброда с колбасой, один большой, второй – поменьше, со срезанной с хлеба корочкой. Второй разрезаю ещё на четыре части – как раз на укус. Когда чайник закипает, завариваю две кружки. В одной – кофе, во второй – густой куриный бульон из пакетиков. Выставляю всё на поднос. Бросаю в кружку с бульоном сразу несколько железных ложек, чтобы быстрее остыл.
Осторожно заглядываю в комнату. Полутьма рассеивается полосками света, пробивающимися через щели в неплотно прикрытых жалюзи.
– Мам, спишь? Ма… Вот ч-чёрт!
Видно, опять пыталась дотянуться до тумбочки. Голова и левое плечо съехали с подушек, рука свисает с кровати.
– Ну, ты чего? Кнопка же есть, позвонила бы мне!
– Не хотела… будить…
Взбиваю подушки. Аккуратно укладываю её, как следует.
– Пить хочешь?
Слабый кивок. Подношу к её рту пластиковый стакан с трубочкой.
– Я завтрак приготовил, подождем только, как бульон остынет. Давай пока управимся…
Она отворачивается, плотно закрывает глаза и поджимает губы.
Каждый раз так. Да мне и самому неловко. Не так, как в первые недели, но всё же.
Меняю памперс. Подмываю. Влажная губка, присыпка, крем от пролежней. Поворачиваю её набок, тщательно расправляю простыни – чтобы ни единой складочки. Сейчас, с этой медицинской кроватью, гораздо удобнее – тут специальные зажимы, не дающие простыням съезжать. И верхнюю часть приподнимать можно. И поручни эти по краям. Как вспомню, как я мучался первый месяц, пока она лежала на обычном матрасе. А ведь я тогда и сам не мог без костылей.
– Ну вот, встретишь доктора Фишера свеженькой! Я тебе еще прическу сделаю модную. Только давай сначала позавтракаем.
Она улыбается, но глаза влажно блестят.
– Так, так, давай, не раскисай! Сейчас принесу бутерброды. Фишер обещал заехать часов в восемь. Время у нас еще есть.
– Я не хочу, Эрик…
– Возражения не принимаются! Ты вчера и не ужинала толком.
– Я… просто не хочу… ничего не хочу…
– Мам, ну не начинай. Пожалуйста!
Я целую её в лоб, приглаживаю спутавшиеся волосы. Когда-то они были у неё роскошные – волнистые, блестящие, цвета меди. Потускнели. Как и взгляд, который раньше тоже был искристым и живым. Моя мама вообще была красавицей. Когда-то. Вечность назад.