Смертельная игра - стр. 34

Ева хотела что-то сказать, но замолчала и задумалась.

– Там ты можешь прийтись кстати.

– Сделаю, что смогу. – Рорк скомкал обертку от шоколадки и щелчком послал ее в мусорную корзину, после чего встал. – Спасибо за шоколад.

Ева улыбнулась:

– Какой шоколад?

– Как ты думаешь, пенис когда-нибудь устает?

Ева сидела за рулем. Она повернула голову к Пибоди и даже сдвинула на кончик носа солнцезащитные очки, надетые в виде исключения: она вечно их забывала.

– Чей?

– Да чей угодно. Любого, у кого он есть. Бывает так, чтобы пенис просто подумал: «О черт, дружище, давай передохнем?» Или только так: «Ура, мы снова в седле! Вперед!»

– Это имеет отношение к делу или тебе просто захотелось поболтать?

– Это вытекает из дела. Я думала об этом подонке Дюборски. Вот вчера после обеда он трахал Бритт Кейси. Тройной прыжок, если верить ее словам. На полу, – Пибоди начала загибать пальцы, – в постели и стоя. Прислонившись к двери. А вчера вечером он уже дрючит Роланда. Они разыгрывают фантазийную игру: пиратский капитан и юнга.

– Прекрати.

– Да погоди ты. А этим утром? Возвращается домой и за чашкой кофе по-быстрому трахает Челси Сэкстон, да еще получает минет под душем.

– Господи, Пибоди!

– Слушай, я же не выспрашивала все эти грязные детали. Все трое просто выплеснули их на меня, когда узнали об остальных. Мне-то казалось, что все гиньки сказали бы: «Эй! Даже не вздумай что-нибудь туда совать, пока я сама не скажу».

– Гиньки? – переспросила Ева.

– Уменьшительное от «вагина». И мне, честное слово, кажется, что при обычных обстоятельствах после пары раундов нормальная средняя гинька сказала бы: «Ладно, хватит с меня на первое время». Но я просто не понимаю: неужели пенис только и знает, что ищет новые дырки? У меня пениса нет, вот и удивляюсь.

– Меня не спрашивай, у меня тоже его нет, как ты могла заметить.

– Я видела тебя голой, так что да, заметила. Мне кажется, даже самый стойкий и энергичный пенис должен в какой-то момент сказать себе: «Ну все, на сегодня – или, скажем, на вечер – хватит, и, поскольку я расслабился, возьму-ка я небольшой отпуск. Или просто вздремну часок».

– Ну вот, ты своего добилась. Теперь у меня в голове засел образ пениса в черных очках. Сидит он на курорте где-нибудь в баре у бассейна и попивает какой-нибудь дурацкий фруктовый коктейль с бумажным зонтиком.

– О, как это мило!

– Ничего тут милого нет. По-моему, это довольно жутко. Или омерзительно. Не знаю, я еще точно не решила. И то, и то, – сказала Ева с усталым вздохом. – По-моему, это и жутко, и омерзительно.

– Ему пошла бы и маленькая соломенная шляпка. В общем, мне кажется, у пениса Дюборски дело вовсе не в сексе. Тут что-то другое.

– Пибоди, не могу тебе передать, до какой степени мне не хочется думать о пенисе Дюборски.

– Это вроде наркозависимости, – не смущаясь, продолжала Пибоди. – Бьюсь об заклад, Мира со мной согласится, – добавила она, ссылаясь на авторитет ведущего полицейского психоаналитика и специалиста по составлению психологических портретов. – Он приравнивает свою значимость к пенису и использует пенис как оружие.

– Ладно, теперь я вижу пенис с золотой цепочкой от часов и бластером. Прекрати немедленно.

Пибоди передвинулась на сиденье и бросила на Еву восхищенный взгляд.

– Надо же, какие красивые картинки рождаются у тебя в голове! Вот потому-то ты такой хороший коп. Дюборски нес всю эту муть насчет того, что ему необходимо восхищение. Понимаешь, он-то, может, думает, что говорит о своей внешности, манерах, но подсознательно имеет в виду свой пенис.