Смерть субъекта - стр. 6

– Нам не полагается распивать спиртные напитки. Мы обязаны быть примером для подражания, – чеканю я, рассудив, что предложение Креона – своего рода проверка.

Его взгляд непроницаем, как и всегда. Я не вижу в нем ни разочарования, ни одобрения, но улыбка медленно гаснет на его лице.

Он нагибается, чтобы пропустить травинки сквозь пальцы, и массивный перстень с орлом на гербе – отличительный знак центуриона – бликует на солнце.

Мне хотелось бы согласиться. Мне хотелось бы позволить алкоголю развязать мой язык, и поведать Креону все мои тайны. И про сделку с куратором, и про то, кто я такой.

Но я не имею на это права.

***

Я постукиваю ручкой по листу, где уже вписан номер допроса. Он вот-вот начнется.

Рябой тирон вносит металлический бокс с уликами по делу. Он почтительно склоняет голову перед нами, старшими по званию, и неаккуратно плюхает ношу на стол, словно она весит целый талант или жжет ему пальцы.

– Аккуратнее, – журит мальчишку Креон, пригвождая несчастного взглядом.

Бедняга вжимает голову в плечи так сильно, что его цеплячья шейка полностью скрывается в воротнике униформы цвета цемента. Без сомнения, он слышал те страшилки о центурионе, что пересказывают друг другу салаги «Фациес Венена». Мол, Креон Прэтор вырывает голыми руками сердца арестантов и ест их на завтрак, а провинившимся тиронам отрезает пальцы. И тоже ест, но уже на обед.

Понятия не имею, почему львиная доля этих россказней зиждется на специфических гастрономических предпочтениях. Я точно не замечал за своим наставником ничего подобного. Его быт куда аскетичнее, чем о нем думают.

– Извините, господин, – умоляюще говорит тирон и семенит к выходу.

Двое милесов вводят заключенного.

Его грубо швыряют на стул, и изнуренное заточением тело растекается по жесткому сидению, словно растаявшее сливочное масло.

– Имя, – распоряжается Креон.

– Деций Мануций, – шуршат разбитые губы арестанта.

Я вношу данные в протокол: возраст, род деятельности, семейное положение. У арестанта нет ни жены, ни детей. Откуда им взяться?

Он обвиняется…

Я нервно сглатываю, радуясь, что Креон сидит ко мне спиной и не может заметить моего смятения.

– Вам известно, почему вы здесь? – обращается центурион к заключенному.

– Я невиновен, – без особой уверенности в голосе откликается тот, – меня оклеветали… Я порядочный человек.

Креон откидывает крышку ящика, принесенного мальчишкой, и, натянув перчатку, извлекает содержимое. Я ерзаю на месте, чтобы из-за его плеча увидеть улику. Издалека она выглядит, как склизкие рыбьи легкие. Это прозрачная желтая пленка, похожая на изделия из того материала, которым когда-то был захламлен весь окружающий мир. Я копаюсь в памяти, вспоминая уроки истории. Целлофан. Кажется, он назывался так. В Империуме нет сырья для его производства.

В общеобразовательной программе упоминались разные способы его применения, однако, о некоторых из них не принято говорить в приличных местах. Я уже догадываюсь, что это. Мое любопытство растет. Я впервые вижу это воочию. Оно мерзкое… но так и хочется приблизиться и рассмотреть. Или ткнуть кончиком ручки.

– Хорошо, – спокойно говорит центурион, – тогда объясните, обвиняемый Мануций, почему при медосмотре это извлекли из вашего анального отверстия?

Улика болтается между его пальцев.