Смерть от любви (сборник) - стр. 14
Теряев заметил: в пустом сквере, на лавочке, глядя вверх, сидела девочка с огромными, тёмными, печальными глазами и длинными косами, уложенными над ушами в «баранки».
Теряев остановился.
– Да ты на остальных посмотри, – говорил Волков. – Ситников все контрольные списывает. Дадыкин вообще спит на уроках, а Тимаченко мало, что врёт безсовестно и постоянно, так она ещё иногда с крашеными ногтями ходит. И ничего, приняты в пионеры, и тебя примут. Куда они денутся?
– Ты извини, – сказал Теряев, – меня ждут. У меня свидание.
– У тебя?!
– У меня, – и Теряев пошёл к девочке в сквере.
Волков еще некоторое время стоял, разинув рот от удивления и приглядываясь к девочке.
– Добрый вечер, – сказал Теряев. – Можно я рядом сяду?
– Присаживайся, – буркнула девочка, взглянув искоса.
Теряев сел. Девочка все смотрела вверх. Он тоже посмотрел, но ничего особенного не увидел.
– Как тебя зовут?
– Ирка.
– Дырка, – вырвалось у Теряева. – Прости, – смутился Теряев, – вырвалось. И, поскольку девочка нахмурила брови, добавил: – Вообще-то ты не Ирка какая-нибудь, а Ирина, Ира… А меня Теряевым зовут, – и он протянул ей руку.
Ира усмехнулась, но руки не подала.
Помолчали.
– А меня в пионеры не принимают, – сказал Теряев.
– Тоже мне беда! – фыркнула Ира. – Соверши чего-нибудь героическое – сразу примут.
– Что я могу? – сказал Теряев.
– Детей среди бела дня на улице отнимать можешь?
– Понимаешь… – встал Теряев.
– Понимаю. Садись! Тоже мне!
Теряев сел и стал виновато чертить носком ботинка песок у лавочки.
– Ты куда пропал-то? Уж всякую надежду потеряла.
– Я в Африку ездил.
– В Африку?!
– Да-а, – поморщился Теряев.
– Ну, правильно, – скрипнула зубами Ира и смахнула с носа злую, холодную слезу. – А я все лето в лагере сидела, а и то спасибо – будьте любезны. Люди, люди! – она снова взглянула на Теряева. – А в Африке звёзды хорошо смотреть?
Теряев не понял вопроса и пожал губами.
– Ты хоть вспомнил меня или нет?
– Вспомнил. Я хотел твою куклу с собой в Африку взять, а потом… передумал, потому что…
– Ладно, замолчи уж! Ни одного разумного слова от тебя не дождёшься. Тоже мне. А сам туда же – перевоспитывать! В пионеры его не принимают! Жалкий ты человек, Теряев. И фамилия у тебя жалкая, – Ира поёжилась от вечерней сырости и обхватила себя руками за плечи.
– А ты чего домой не идёшь? – спросил Теряев.
– У меня день рождения. К нам гости пришли.
– Я тебя поздравляю! Что же ты не с гостями? Они обидятся.
– Нужна я им! Они к родителям пришли… Век бы их не видела! Гости называются. Набились, как сельди в бочку, надрались и поют.
– О чём поют?
– О том, что ромашки спрятались и поникли эти самые, как их…
– Я понял, – сказал Теряев. – А у твоей куклы своя комната, и стол, и книги, и камин, и шкура на полу. Лютики…
Ира искоса взглянула на Теряева.
– Как же её теперь зовут?
– Пока никак не звали, – сказал он. – Теперь назову Ирой.
Ира в первый раз с неба на землю опустила голову и посмотрела прямо в глаза Теряеву, неожиданно покраснела и сказала по возможности небрежно:
– Ну, ну. Валяй.
– Что ты всё время вверх смотришь?
– На небо смотрю.
Теряев тоже посмотрел, но опять ничего особенного не увидел.
– А что там такое?
– Скоро звёзды зажгутся, – удивленно сказала Ира. – Ты что, никогда не смотришь на звёзды?
Теряев поднял голову и замер.