Смерть меня подождет - стр. 50
Внезапно черные тучи пронзила светлая стрела, ударил сухой трескучий гром. Кормовщик, быстро переставляя шест, гнал лодку дальше от бешеной гряды. По берегу, стряхивая на бегу воду, бежали собаки.
Василий Николаевич в последний раз оглянулся на оставшийся позади перекат, покачал головою. Казалось, только теперь он и увидел, какая опасность стерегла его.
Уже вечерело, когда наша лодка, обогнув скалу, причалила к берегу. По широкой заводи бежала мелкая рябь, пряча под собой каменистое дно водоема. Огромный валун, отполированный водою, лежал у подножия очередного переката, преграждая широкими плечами бег реки. Поток наваливался на него чудовищной силой, чесал бока и, обессилев, тихо скользил с последнего порожка. За валуном чернела глубокая яма с отраженной в ней скалою, лесом, клочьями туч на небе. Здесь, под гранитной стеною, и отдыхала река в своем торопливом желании скорее попасть к низовью.
– Тут уж непременно большеротый живет. Как бы нам его в уху заманить! – сказал Василий Николаевич, азартным рыбацким взглядом осматривая яму.
А в это время близ струйки, огибающей валун, что-то вывернулось пепельно-серое, с ржавым большим плавником и так хлестнуло по воде, что даже Бойка и Кучум вскочили.
– Эко здоровенный супостат! Сам просится, – и Василий, взглянув на багровеющий закат, заторопился.
Мы выгрузили лодку, достали сеть и быстренько растянули ее у изголовья заводи. Поставили жерлицу.
Небо грязнили тучи. Пока устраивали ночлег, в сетку попала пара ленков, и мы с удовольствием принялись за приготовление ухи.
Палатка стоит у самого берега, под защитой густого тальника. В ожидании ужина мы сидим у костра, наблюдая, как на реке угасает последний отсвет мутного заката, и прислушиваемся к порывистому дыханию переката у изголовья заводи. Кажется, там в бурунах бьется непонятная жизнь. А где-то за скалою, в складках темно-багровых туч, забавляется молния. С прибрежных марей и луговин тянет затхлой теплотой.
Ночь ложится на землю. Тишина…
– Смотри, смотри, попался! – кричит Василий Николаевич.
У скалы всплеснула тяжелая рыба, моргнув в темноте серебристой чешуей. Вздрогнула заводь. Поплыли по ней отраженные блики костра, застучали волны о галечный берег.
– Не все тебе ловить других, поймался и сам, – говорит Василий Николаевич, поправляя огонь.
Все ближе и ярче вспыхивают молнии, на миг освещая тугой свод неба. В тишине все тот же безнадежный всплеск да надсадная трескотня козодоя.
Мы садимся в лодку, подплываем к валуну, где укреплено удилище с жерлицей. Василий Николаевич хватается за шнур и подтаскивает к себе притомившуюся рыбу. Я вижу, как в дрожащий луч костра входит темная тень. Это таймень. Растопырив плавники, он послушно всплывает на поверхность. Рыбак нагибается через борт лодки, чтобы удобнее подхватить рыбу. Но вдруг удар хвоста, столб брызг, и Василий Николаевич, мелькнув в воздухе голыми ногами, исчезает в черной глубине заводи вместе с тайменем.
Я толкаю лодку вперед, ловлю в темноте его руку, помогаю добраться до берега. Следом за ним плывет длинная тень тайменя.
Добыча оказалась достойной наших усилий.
После ужина я забираюсь в спальный мешок. Непогода загоняет в палатку и собак. Василий Николаевич доскребывает из котелка остатки пригоревшей ухи.
С небесной темноты падает дождь. Зея присмирела, приглушенная мраком ночи, блестит чуть заметными розоватыми отливами, как вылинявший зверь. Молча река скользит мимо и лишь у переката, обнимая скользкие бедра валунов, она ворчит ласково и тихо.