Смерть длиною в двадцать лет - стр. 43
Но никакой реакции опять не последовало.
– Да вы не бойтесь, никто не узнает, о чем я с вами разговаривал. Я и с другими заключенными тоже побеседую.
Раненый арестант вдруг повернул голову к Пеллетеру, глаза его были расширены.
– Я ничего не знаю! Там во дворе было полно народу. Пырнуть меня мог кто угодно, но у меня жалоб нет. И я не знаю больше ничего!
– Ладно, – не стал настаивать Пеллетер.
Зрачки у заключенного были увеличены, ноздри раздувались, и он походил на человека, снедаемого страхом, болью и отчаянием.
– Ладно. – Пеллетер встал, не сводя пристального взгляда с раненого арестанта. – Но это у нас с вами, скорее всего, была последняя возможность поговорить в отсутствие заместителя начальника тюрьмы.
Реакции снова не последовало. На лице арестанта читалось все то же выражение боли и негодования. Упоминание имени Фурнье не изменило ничего.
Старший инспектор смотрел на лежащего арестанта, расстроенный тем, что так ничего и не сумел из него выудить. С каждым новым событием Пеллетер, казалось, узнавал все меньше и меньше, и даже жертвы этих безобразий предпочитали оставаться равнодушными. По опыту Пеллетер знал, что иногда подобная беспомощность была всего лишь вопросом времени, но только не в этом случае. Слишком много всего уже произошло, и кто-то знал, почему. Оставалось только найти нужного человека и задать ему правильные вопросы.
Пеллетер отвернулся от раненого арестанта и направился к двери.
– Витье, – сказал он, – проводите меня к Мауссье.
Мауссье уже ждал его в комнате для допросов, как и в прошлый раз, скованный по рукам и ногам цепями. К удивлению Пеллетера, Фурнье пока так и не появился. Оставив Витье с надзирателем снаружи, Пеллетер вошел и сел за спиной у Мауссье.
– Зачем вы порезали ножом человека в тюремном дворе? – спросил Пеллетер.
Мауссье даже не предпринял попытки обернуться.
– Ба, инспектор, да вы меня удивляете! Вы же прекрасно знаете, что вчера такой привилегии, как прогулка во дворе, мне оказано не было. Иногда она полагается мне, а иногда нет. Это решает месье Фурнье. Для моего же собственного блага. Тут, знаете ли, некоторые из парней меня не слишком-то любят. Не знаю, правда, почему.
В голосе Мауссье слышалась веселость. Его, похоже, ничуть не вывело из себя то, что Пеллетер уселся сзади. Но Пеллетеру сегодня было не до его игрищ. Стараясь придать голосу невозмутимость, он сказал:
– А как вы получаете еду? Вам разрешено питаться за общим столом?
– Нет, еду мне приносят в камеру, причем заместитель начальника тюрьмы следит за тем, чтобы это делали по возможности разные люди. А что такое? Почему вы у него сами не спросите? Или он не склонен оказывать вам содействие?
Но этими язвительными замечаниями ему не удалось задеть Пеллетера. Тогда, придав голосу озабоченности, Мауссье спросил:
– А тех двух маленьких мальчиков уже нашли? Я так беспокоился за них.
– А откуда вам известно о пропаже детей?
– Да, кстати, а как там поживает мадам Пеллетер? Нет, я верю, что хорошо. С чего бы ей поживать плохо?
Пеллетер схватил Мауссье за плечи и швырнул его на пол, так что тот треснулся головой о каменные плитки, а следом за ним с грохотом упал и опрокинутый стул. Руки и ноги Мауссье были скованны одной цепью, и он лежал скрючившись, не в силах самостоятельно подняться.