Слуги этого мира - стр. 61
Линька сводила ее с ума. Никогда прежде с Ми-Кель не случалось ничего подобного. Каждый год она наблюдала за тем, как облазит мать, но, когда у нее самой от каждого почесывания начало отваливаться по целому клоку волос, девушку охватил страх и безудержное отвращение. Ми-Кель чувствовала себя больной лишаем птицей, хотя на месте старой шерсти и показывалась другая – короткая, свежая, мягкая шерстка.
Линька матери закончилась еще вчера, и теперь обновленная, яркая как цветы древа, она сидела в кольце скрещенных ног отца. Самка игриво запрокинула голову на плечо супруга, пока он поглаживал ее душистое плечо.
Родители сказали Ми-Кель, что в этом году она разделит свою ветвь с мужчиной, но девушка только угрюмо фыркала. Не это ей было нужно. И пусть чужак только попробует дотронуться до нее. Дрожь берет от омерзения! Все, в чем она нуждалась, это чтобы закончилась проклятая-проклятая линька…
Ми-Кель издала полный досады и раздражения вопль. Она долго терпела, но зуд был сильнее всех ее усилий. Ми-Кель спрыгнула на свою ветвь, ближайшую к земле, куда велели спуститься родственники еще месяц назад, и повалилась на спину. Она отчаянно пыталась почесать ее всю разом об жесткую рельефную кору. Шерсть сыпалась из-под нее и, подхваченная ветром, уплывала вдаль.
Забрав свое, зуд отступил. Ми-Кель несчастно оглядела свои плечи. Линька закончилась, и теперь она изучала свою новую, легкую и короткую как пушок шерсть. Она блестела и сладко пахла, почти не ощущалась на коже, но Ми-Кель чувствовала себя как никогда незащищенной и какой-то… скользкой. Такую наготу ничем нельзя было прикрыть.
Чтобы успокоиться и хоть на что-то отвлечься, Ми-Кель содрала с ближайшего сука горсть розовых цветов и затолкала в рот. Она пережевывала их, пока от вязкой массы во рту не замутило. Девушка выплюнула горький липкий ком и меланхолично укрепила им стенку давно готового гнезда. За время линьки она сжевала столько цветов, что хватило на жилье.
Уши резанул долетевший до нее снисходительный смех родителей. Глаза Ми-Кель увлажнились. Если бы только мог весь мир разом оставить ее в покое!
Она уткнулась лицом в ладони и залилась слезами.
Отец тем временем несдержанно поцеловал супругу в шею, осторожно, чтобы не задеть бивнями, и крепче обнял за талию. Мать перехватила его взгляд.
– Думаю, нам уже пора, – сказал он и погладил ее под грудью.
– Но Ми-Кель…
– Не мучай меня. – Отец провел пальцами по внутренней стороне бедра самки и сорвал коварный смешок. – Ты ведь знаешь, что будет лучше ее сейчас оставить. Давно пора…
– Исчезните, сделайте милость! – взвизгнула Ми-Кель. Она жгла их взглядом, полным бессильной ненависти.
Родители переглянулись между собой. Их мнимое понимание еще больше выводило Ми-Кель из себя. Знают, мол, сами были молодыми. Вот только ничего они на самом деле не понимают.
Ми-Кель вновь захлебнулась рыданиями.
– Ладно. – Отец поднялся на ноги с матерью на руках. – Не плачь, родная. Он обязательно придет.
– Никого не пущу на древо! И не надейтесь! – вопила она и стучала кулаками по коленям. Кто только дал им право думать, что они хоть что-то знают о ее настоящих нуждах?
Мать и отец бросили последний взгляд на рыдающую Ми-Кель, улыбнулись друг другу и скрылись в гнезде. Ми-Кель продолжала громко плакать. То ли потому, что в самом деле была безутешна, то ли кому-то на зло.