Слуга - стр. 41
«Вот моя деревня; вот мой дом родной; вот качусь я в санках по горе крутой…»
Машина остановилась среди улицы. Михалыч поднялся с сиденья и вышел наружу. «Летучая группа», будь она не ладна, двинула следом. Как бы от нее избавиться. Ведь не отстанут.
Иванов строил планы – туда сходить, сюда заглянуть. Глава сельского округа вспомнил о планах зловредной старухи – губернаторской тещи, – туда бы ему наведаться. С пьяных глаз. Впрочем, это было бы на руку.
У перекрестка под шатровой крышей притаился магазин. Древние стены изветрились, почернели. Михалыч вынул камеру и стал снимать «для потомков», попутно отвечая на вопросы. Приходилось придумывать на ходу: фигурант, ограбивший банк, бывал здесь, заходил к продавщице на огонек… И вообще, говорят, он из здешних.
Продолжая снимать на видео, они вошли в магазин. С продавцом теткой Марфой случился столбняк. Возможно, на днях она собиралась свести «дебит с кредитом», а «сальдо» положить в карман. Поневоле будешь стоять с разинутыми глазами, когда от звездочек и фуражек в глазах рябит. И за то спасибо: не узнала, родимая… Стой! Тебя же снимают. Для потомков…
– Чего хотите?
Тетка Марфа подавила волнение и даже настроилась, как видно, жертвовать рублями на нужды неимущей полиции. Умела строить «баланс» мадам. Об этом давно известно. И бог с ней. Не пойманный – не вор.
Михалыч подступил к прилавку с пятитысячной купюрой меж пальцев.
Старая пройдоха заметила деньгу. Чего хотят господа? Водки? Но магазин не торгует подобным товаром. Запрещено решением садоводческого товарищества: всех решили трезвенниками сделать. Разумеется, это нарушение, потому что магазин подчинен райпотребсоюзу и к обществу садоводов-любителей отношения не имеет.
Глава Нелюбин стоял рядом, хлопая белёсыми ресницами. Как глава администрации он тоже приложил руку к известному запрету. Не подпиши он в начале весны «проект согласования», сейчас на полках стоял бы полный набор ликероводочных изделий.
– Очень плохо, – размеренно и внятно произнес Иванов, выпучивая глаза, – придется делать обыск.
При слове «обыск» у бедной старухи начала трястись голова. Под белым халатом вибрировали плечи.
– Ну, вообще-то… – она отшатнулась от прилавка. – Вообще-то, у меня есть там, в запасе, пара ящиков. – Она махнула ладошкой в сторону складской двери в проеме между полками. – Забыла про них совсем, не торгую потому что. Нельзя нарушать запрет… А так-то оно стоит…
– Ну и хорошо, что стоит – вы же не торгуете, – промямлил Нелюбин, блуждая глазами по полкам. – Значит, не нарушаете. Давайте нам их. Комиссия пересчитает, сверится… Неси, Марфа Степановна! Отменим мы это бессмысленное распоряжение. Завтра же и вынесем постановление.
Вибрация моментально прекратилась. В груди у Марфы Степановны, по виду, свистали теперь соловьи.
– Сколько вам? – В её голосе звенело торжество.
– Три… – показал пальцами Иванов.
– Бутылки, что ли?
– Литра!
– Понятно…
По лицу старухи скользнула улыбка. Шмыгая носом, она обернулась к складу. Еще бы ей, Марфе Степановне, не улыбаться. Благодаря «черной дыре» она выучила двоих дочерей и сына-офицера, и теперь еще продолжала слать им деньги в далекие края.
– Я ить не ворую, Фролыч, – повторяла она Нелюбину. – Вы меня давно знаете…
– Если раньше сесть, то быстрее выйдешь, – отпускал плоские шутки Иванов. Ему не жалко было бабу Марфу. Он знал о ней всю подноготную. И если бы не сын-офицер, сидеть бы ей на старости лет. С «офицером» Иванов учился вместе в школе. Иванов в пятом, тот – в десятом.