Случайная связь - стр. 21
Теперь понятно, почему он полез разнимать драку и какие проблемы у него со здоровьем.
— А что потом было? — уточняю, стараясь максимально быстро делать все необходимые манипуляции. Паше неприятно, и он даже не старается это скрыть.
— С теми парнями? Ничего, — хмыкает он. — А вот мне пришлось попрощаться с мечтой.
— С какой? — Я с интересом смотрю в его лицо.
— Хотел стать лётчиком, — на полном серьёзе отвечает Измайлов.
— Ты шутишь?
— Ну какие могут быть шутки? О небе с детства мечтал. Не срослось. В академию гражданской авиации собирался поступать, но медкомиссию не прошёл. Пришлось в другой сфере реализовываться.
— Я сейчас сделаю тебе укол обезболивающего и вколю антибиотик. Есть на что-нибудь аллергия?
— Нет. Но уколов с детства боюсь. — Паша обхватывает меня руками за бёдра и хитро щурится, прикусывая нижнюю губу.
Какой же всё-таки гадёныш!
— Отлично. Руки с моей попы убрал, не то к ране на плече сейчас лёгкий сотряс добавится.
Измайлов довольно улыбается, но не двигается, руки по-прежнему на моих бёдрах, и он сжимает их ладонями сильнее. Ладно. Сам напросился.
— Как наложу повязку, постелю тебе на коврике у входа. Вид у тебя и впрямь неважный.
— Как бездомному псу, у двери? Серьёзно? — Он недовольно морщится, заметив, что я достала три шприца из упаковки. — Зачем так много? Так-то я просил тебя оставаться на месте. Всё из-за тебя, ясно?
Неужели действительно боится уколов?
— Да-да, — киваю. — Из-за меня. Если лапать не перестанешь, то ответка прилетит. Иголки окажутся в том месте, на котором сидишь. Должна заранее предупредить: уколы и швы я не очень делаю.
— Я уже понял, что милосердие и ты — несовместимые понятия.
— Мне жаль, что тебя задело. Но ты сам ввязался в драку. И сам не захотел вызвать скорую. Я даже испытываю капельку радости, что сейчас сделаю тебе больно.
Измайлов печально усмехается, и на короткий миг наши глаза встречаются. На фоне бледного лица его взгляд кажется ещё красивее. Он опускает руки и перестаёт меня лапать. Вот так бы сразу.
Через несколько минут действует обезболивающее, но я решаю не зашивать рану, иначе Паша действительно уйдёт в отключку. Я думала, он пошутил, что боится уколов, а он и впрямь не переносит вида иголки. Щедро заливаю порез бактерицидным клеем. Кровь больше не идёт. Я накладываю повязку и ватными дисками вытираю кровь с кожи.
— Утром проверю, как всё заживает, и, если совсем всё плохо будет, тогда зашью. На крайний случай успокаивай себя тем, что шрамы мужчинам к лицу.
— А ты — тем, что седину можно закрасить краской.
Измайлов рассматривает моё лицо. Взгляд плывёт, но глаза горят. Задерживается на моих губах, и по коже расползаются мурашки. Он ещё в ресторане на них смотрел, наблюдал, как я смеюсь. Как будто представлял, как будет меня целовать. Долго, нежно, со страстью...
— Тянет к тебе, лапуль, — вдруг признаётся Паша. — Есть в тебе что-то цепляющее. Давно такого ни к кому не испытывал. — Он протягивает руку и касается пальцем подбородка, оглаживает скулу ладонью и задевает подушечкой пальца нижнюю губу. — И глаза у тебя… Я таких чёрных ещё не встречал. Всё в тебе завораживает. Даже то, как отпор мне даёшь.
Я чувствую, как быстро и гулко бьётся сердце в груди. Глаза у меня действительно красивые. От мамы достались. Она не русских кровей. Мы с сестрой в неё пошли, но у Ани они не такого насыщенного оттенка. И моё детство, в отличие от измайловского, было куда спокойнее и приятнее.