Размер шрифта

Слово Вирявы - стр. 3

Чикор, чикор, сязьгата,

Мон тонь ватте вайняса[1].

Варя покачивала головой в такт незатейливой мелодии и жмурилась от удовольствия, отправляя в рот один за другим сочащиеся теплым маслом мокшанские блины. Пача-а-ат. Впервые почти за год ей было хорошо.

Когда она закончила завтракать, часы показывали только без пятнадцати семь. Варя уложила волосы и уселась наблюдать за малюткой. Тот деловито убирал хвостиком стекло и бросал его то в одну, то в другую кучку – какая ближе.

«Быстро трудится, – подумала она. – Даже слишком!» И заерзала на стуле.

– Ты вот что, дружок: когда закончишь, перемой посуду на кухне. Потом высуши и по шкафам расставь. Ты маленький, как раз до моего прихода провозишься. Ну и ужин бы…

– Сделаю, хозяйка! Успею!

– Называй меня Варей.

– Хорошо, Варя!

Она посидела еще немного, придирчиво осмотрела квартиру и стала собираться на работу. На душе было беспокойно.

Легенда о Сотворении

[2]

Ночи в Мордовии глубокие, как голоса эрзянских и мокшанских женщин. Крупные звезды рассыпаны совсем близко к земле, будто уставшая тейтерь[3] стянула с волос праздничный убор да растеряла ракушки каури и бусины. Вот светит Каргонь Ки – Млечный Путь, застыв в изгибе крыла гигантской птицы. Глядеть бы не наглядеться. Если в такую ночь спросишь сырькай[4], кто там наверху машет звездным крылом, она помолчит, а потом расскажет. И пока рассказывает, не заметит, как запоет…

Было время, когда времени не было,

и земли тоже, и неба, и воды, и света,

а были только Хаос и Тьма.

Однажды Тьма объяла Хаос, а Хаос поглотил Тьму,

и породили они Великую птицу Иненармунь.

Лебедем ли она звалась, уткой ли, гусем ли –

теперь уж не припомнить.

Да только умела она и плавать, и ходить, и летать.

Долго блуждала Иненармунь в пустоте, пока не снесла яйцо.

И устремилось яйцо в бездну.

Иненармунь в ужасе великом бросилась за ним –

то ли полетела, то ли пошла, то ли поплыла.

Яркой кометой мчалось яйцо, освещая ей путь.

Вот уже догнала Великая птица детище свое,

вот уже почти схватила,

но лишь коснулась она скорлупы,

как яйцо разбилось.

И свершилось мироздание:

из скорлупы сделалось небо со звездами – Менель,

из желтка родилась земля – Модамастор,

из белка – Иневедь, бескрайний океан.

Не успела опомниться Иненармунь,

как пронзили сушу гигантские корни.

То выросла Великая береза – Мировое дерево.

Могучий ствол подпер пышную крону,

ветви вознеслись к небу,

потерявшись в звездах.

На том древе нашла пристанище Иненармунь

и свила в ветвях гнездо.

Трех сестер породила Великая птица:

богиню воды – Ведяву,

богиню леса – Виряву,

богиню полей – Паксяву[5].

Следом иные божества народились,

и заселили они Верхний мир –

тот, что в ветвях Великой березы.

Из других яиц вышли твари живые,

а из последнего – народы людские.

И разошлись они по Среднему миру,

что вокруг ствола Великой березы.

Начали твари и люди умирать,

и не осталось мертвым места среди живых.

Ушли они в Нижний мир,

мир предков, что в корнях Великой березы.

И жили они там, как и прежде,

тем же делом кормясь.

Так потекло Время –

от корней, где прошлое,

к ветвям, где будущее.

На стыке тех миров,

вокруг ствола Великой березы,

живем мы.

Поглядит на тебя сырькай, и побегут от ее губ морщинки-веточки. Покачает она головой и добавит: «Есть в Мировом дереве варя – то ли червоточина, то ли дупло. Можно, говорят, человеку по той червоточине пройти в другие миры. Кто-то возвращается, а кто-то остается, не найдя пути назад.

Страница 3

На следующую страницу