Слово Вирявы - стр. 12
Илья несколько раз перечитал написанное. Круглые Ирины буковки расплывались перед глазами, никак не хотели складываться в слова, но постепенно обрели смысл. Получается, его так контузило, что и Вирява, и Серега, пропавший в дупле, привиделись ему в бреду? Он облегченно выдохнул. Это было логично и понятно… Интересно, пузырьки и падающая сосна ему тоже привиделись? С какого момента его мозг перемешал все события, как колоду карт? Илья зажмурился от боли в правом виске. Ладно, потом… Все потом. Он ласково посмотрел на жену и приложил руку к своей щеке, показывая, что хочет подремать. Та понимающе закивала. Илья сомкнул веки и тут же начал погружаться в сон.
Странно все-таки, что записка такая замызганная…
Легенда о Виряве
Золотистым звонким росчерком, что монета с богатого сюлгамо[14], упала Вирява на землю, ударилась о твердь и рассыпалась облаками мерцающей звездной пыли. Каждое прадерево, каждый лесной працветок, каждый празверь принял в себя ее частицу, а взамен отдал свою. Так Вирява обрела земную плоть. Так стала она Авой, хозяйкой, а Вирь-лес стал ее вотчиной. Так обрела Вирява дар – слышать и чувствовать Вирь, как собственное тело, а Вирь начал ей откликаться, что твоя рука – голове.
Только испугалась новорожденная Вирява, забилась в корни Великой березы, запричитала:
– Матушка Иненармунь, как же я одна со всем дремучим лесом совладаю, как управлюсь?
– Ты Вирьава, лесная дева, лесная хозяйка. Все, что тебе нужно, у тебя есть, – только и был ей ответ из-под кроны Мирового дерева.
Заплакала Вирява – полила лес утренней янтарной росой. Повздыхала, потомилась – потрепала макушки деревьев легким ветерком. Не успела осушить слезы, прикрыть наготу первозданного тела, как слышит: ступает зверь большой, мохнатый, косолапый. Несет зверь на широкой спине панар[15], сотканный из паутины и тончайшей бересты, чуть прозрачной на просвет, и сшитый гибкими травяными стеблями да нежными молодыми ветвями. А по рукавам, подолу и вороту всё ягоды красные: рябина, калина, костяника, зрелые ландышевые шарики. Положил зверь к ногам Вирявы панар, склонил голову с широким лбом, прикрыл черные умные глаза.
Нарядилась Вирява, выбралась из корней Мирового дерева, погляделась в лесное озерцо: хороша! Кожа белее бересты, губы краснее ягод, волосы чернее небесной пустоты в беззвездную ночь. Улыбнулась, рассмеялась, силу свою почувствовала, испила ее сполна. Только хотела от своего озерного отражения оторваться, зверя большого поблагодарить, как тот обдал спину горячим духом, голову к ее плечу приклонил.
– Как твое имя, зверь бурый, добрый? Как имя тому, кто хозяйки своей не убоялся, не зная загодя ее нрава? – спросила тихо Вирява, трепля зверя по косматой шкуре.
– Оф-ф-ф… – вдохнул зверь и поднялся на задние лапы, покрасовался, – …то-о, – выдохнул он, снова тяжело и глухо опускаясь на землю.
– Красивое имя, сильное – Овто![16] – улыбнулась Вирява. – Так и буду тебя звать. Я буду звать, а ты будешь приходить. Будешь приходить и службу мне служить, а я твоей доброты, твоих дружбы и помощи вовек не забуду. Такое мое тебе будет Слово. Слово Вирявы.
Глава 3. Вторая после богини
Казанский вокзал спешил, матюгался, плевался, иногда извинялся, громыхал пластмассовыми колесами чемоданов. Он пах летним вечером, жареным маслом, металлом и мазутом. Столица представала здесь во всей своей противоречивости и разнообразии. В офисном костюме и шлепанцах на босу ногу. С домашним бутербродом в брендовой сумке. С каменным лицом и крепко зажатым в ладони телефоном, на экране которого светилось сообщение: