Сломанная тень - стр. 22
– Так точно! – радостно подтвердил квартальный надзиратель Пушков. Высокая грудь Аглаи Мокиевны, при каждом вздохе грозившая разорвать туго обтягивающее платье, так разволновала полицейского, что встал он не рядом с аппетитной блондиночкой, а сзади, чтобы подхватить при неизбежном обмороке. Очень уж захотелось этакую красоту в руках подержать!
– Давайте смотреть быстрее! – попросила Аглая.
– Дохтур должен подойти, – с трудом проговорил небритый сторож, стоявший радом со столами.
– Неужто не боитесь, Аглая Мокиевна? – поинтересовался надзиратель.
– Нет! Бабушка моя, когда плакать шла, завсегда с собой брала. Где еще сироте поесть от пуза, как не на поминках? Так при покойниках и выросла, – ободряюще улыбнулась экономка. Пушков ей приглянулся, оттого на опознание и вызвалась. И шубу лучшую надела, а в покойницкой нарочно расстегнула – про собственные достоинства Аглая Мокиевна знала, но вот распорядиться ими с толком пока не удавалось. Благодетель Варенников давно женат, с супругой неразлейвода. Его друзья-приятели, купцы василеостровские, с белокурой красавицей позабавиться были не прочь, но замуж бесприданницу не звали. А от молодцов-приказчиков экономка воротила нос сама, ровней не считала. Годы, которые принято называть лучшими, пролетали, если до тридцати мужа не найти, дальше можно и не мечтать! – А вы, Захар Григорьевич, почему за мою спину спрятались? Может, сами испугались?
– Да как вы могли подумать?
– Скоро ли, уважаемый, доктор прибудет? – поинтересовалась Аглая Мокиевна.
Макар (так звали сторожа) почесал за ухом, потом потер синяк. Никак не мог припомнить, откуда он взялся. Да и без синяка забот хватало! Супружница Аксинья (ух, и стерва!) отказала утром в опохмелке: «Тоннер новых слуг завел, пока не напугаю, пей на свои, ты жалованье вчера получил!» Однако Макар его не только получил, но и до копейки пропил. Потому и размышлял: кем этой фифочке утопленница приходится? Дочкой? Нет! Матерью? Тоже нет! Сестра? Точно! Сестра! Следующий вопрос был: когда за упокой души клянчить? Сейчас иль пусть опознает? Пожалуй, сейчас! Ежели шмякнется, потом не допросишься!
Макар прокашлялся:
– Могу сбегать за дохтуром! Поторопить! Если инвалиду за помин сестры пожертвуете…
Концовка речи смазалась – икнул на «инвалиде». Оттого что приврал. Все члены у Макара были целыми, только с самого утра не слушались. Руки дрожали, ноги подкашивались. Эх, залечь бы под стол да поспать! На самом столе побаивался – горе-штуденты как-то раз за труп приняли, попытались вскрыть.
– Да не сестра она мне! – удивилась фифочка.
«Вот черт! Неужели дочь?»
– Опять деньги вымогаешь?
Сторож увлекся рассуждениями и не заметил входящего Тоннера.
– Смотри у меня!
– Я ж не по своей воле, Илья Андреич! Нам, сторожам, положено поминать. Служба такая!
– День добрый, Захар Григорьевич!
Тоннер память тренировал нарочно. Любому больному кажется, что у доктора он один: «Илья Андреевич, голубчик, помните, вы в прошлом году лекарство выписывали! Очень мне помогло! Не могли бы опять назначить! Порошочки такие беленькие! Очень сладенькие!» После пары подобных обращений пришлось Тоннеру научиться держать в голове: когда, кто и чем болел; и каким препаратом он, Тоннер, его лечил. Благодаря тренировке Илья Андреевич и всех городских полицейских запомнил, за что они его очень уважали.