Слияние - стр. 2
Меняю позиционирование восприятия и оказываюсь в роли стороннего наблюдателя, этаким скучающим богом, наблюдающим сверху за очередной разборкой неугомонных людишек. Мой вертлявый «ястребок», ощущаемый теперь каким-то живым отростком, агрессивно режет пространство вокруг плюющегося плазмой дракона. Ха! Дульси в своём репертуаре – подменила изображение крейсера средневековым монстром. В шкуре «дракона» уже зияют чёрные дыры пробитых экранов, и я стараюсь втыкать своё острое копьё в эти проплешины.
Наконец, в одну из попыток увернуться от злобно кусающего преследователя, крейсер неловко заваливается набок и цепляет поверхность астероида. Огненный пузырь расплывается по каменистой гряде прощальным реверансом.
Пространство вокруг перестает дёргаться и, успокоившись, разглаживается. Я разворачиваю панораму:
– Где наши?
Часть верхней полусферы резко разрастается. И становятся хорошо видны грузовики, чинно восстанавливающие изрядно потрёпанный строй. Рядом среди обломков и обугленных остовов хищно рыщет моё звено.
– Дарт?
– Порядок! Иду к вам.
Горячка боя уходит, оставляя нас с Дульси наедине. Покачиваюсь в нежных волнах её образов, неспешно текущих сквозь сознание. Это и не диалог совсем, а что-то иное. Обмен эмоциями? Не знаю. Мне хорошо. Так бы и летел целую вечность в её нежных объятиях…
Соединение прервалось…
Противоперегрузочный гель, оставляя на ложементе липкие тягучие следы, медленно стекает из пилотского «саркофага». Магнитные присоски с тихими щелчками одна за другой освобождают измождённое после часового боя тело. И я, смахивая на палубу ошмётки геля, вылажу в небольшую пилотскую камеру своего истребителя. Крышка «саркофага» плавно возвращается на место. Гул оборудования постепенно стихает. Корабль отключается…
Тело невыносимо ломит, но мука от разрыва с подругой перекрывает любую физическую боль. Отвратительное чувство неполноценности теперь будет потихоньку выгрызать по кусочку из страдающей души… И так до следующего вылета, когда она вновь воспрянет бессмертным Фениксом. Не раз приходивший на ум вопрос – чувствует ли что-нибудь при расставании сама Дульси, при здравом размышлении, заставляет серьёзно усомниться в моём психическом здоровье.
Прощальный взгляд на прикреплённую к пульту затёртую бумажную открытку известной в стародавние времена кино-артистки. Её имя давно стёрлось из памяти людей, но искусственный интеллект корабля всегда ассоциировался у меня именно с ней. Я, вздохнув, покидаю борт. Снаружи внимательно осматриваю корпус – каждая вмятина и залатанная пробоина оставили когда-то след и на моём сердце. Ласково похлопав на прощание стойку, не оглядываясь шагаю прочь из ангара. Техники уже суетятся вокруг, готовя наше звено тактических истребителей к переходу базы-носителя в лунный порт. Тягостное чувство расставания усугубляется непонятной перспективой предстоящей операции по замене контроллера.
Непрошеная мысль, что больше не быть нам с Дульси вместе, исподтишка кольнула моё армированное сердце.
Искусственный пляж, нереалистично низкое небо и убогий псевдо-морской вид до недалекого горизонта. Мелкий песочек, от долгого употребления сменивший оттенки жёлто-золотого на уныло серые. А может, это и был его изначальный цвет – Луна как-никак. Особого ажиотажа не наблюдается: несколько пилотов рудовозов, стоявших третий день под разгрузкой, да пара их военных собратьев с прибывшего вчера крейсера тихонько радовались хотя бы такому разнообразию после тесноты пилотских камер. Причастность к военному сословию последних легко опознаётся по бритым головам и громоздким разъёмам, вживлённым в затылочные части уставных черепов. Гражданские пилоты расстались с подобными "гребёнками" ещё с десяток лет назад, заменив на едва заметные чипы беспроводной связи в височной доле. Что ни говори, выглядит это более эстетично, но военпилотам по соображениям надёжности мозг подключается к центральному процессору корабля через древние, как бивни мамонтов, шлейфы оптоволокна. Во всяком случае, про их неимоверную надёжность я слышу ещё с лётного училища.