Слива любви - стр. 6
«Тому, кто замахнется на дочь мою, возденет на нее руку или кинет проклятие в спину, – воздастся за подлость. Лишится он своей главной ценности – знака человеческого, сути хозяина. Сделается похожим на мать свою и жену. Нападет на него немощь – бесчувствие паха. Ласки тому покажутся противнее склизкой жабы, а чресла пропадут. Не дотянется он до утробы и не оставит в ней следа своего, а затем и силы у него иссякнут, как и всякая надежда на перемены».
Сказав это, Анаис победно запрокинула голову, оголив израненную шею.
– Заткнуть рот мерзавке, – закричал старший судья, – увести её! Суд удаляется для вынесения приговора!
Сквозняк заполнил камеру запахом ладана и жженого свечного сала. Было слышно, как за дверью лязгают тяжелые ключи и царапают стены засовы.
– Бесконечная ночь, – вздохнула ведьма. – Быстрее бы утро. Священник уже подбирается… в прошлый раз бился-бился, бедолага.
«Покайся, дочь моя, – пробасила Анаис, – услышав раскаяние, смилостивится Господь, простит прегрешения твои.
Омой ноги Его слезами и оботри своими волосами. Всех Господь примет, любому даст утешенье. Поклонись великому отроку Божьему – обретешь тихую любовь и радость…» – «Что надо-то, падре? Мне бы понять, что вы от меня ждете… У вас сплошные фигуры да образы – никакой ясности.» —
«Покайся, сознайся в содеянном, да попроси у Бога милости и великодушия.» —
«А потом-то что?» —
«Отворит Господь райские ворота для вечного жития!»
Бедняга пересказывал мне Святое Писание. Трактовал Божье слово на трех языках. Старательный! Очень меня поразил. Никогда еще я не встречала таких неугомонных служителей. Все ко мне свысока, с недоверием, а этот… как будто с душой. Надо бы рассказать отцу, что и у Бога есть хорошие ученики.
Анаис перевернулась на спину, натянула на ноги юбку и, подложив под голову руки, продолжила бубнить:
– Мда, вечное житие в раю… Не представляю, чем там заниматься? Играть на арфе? Штопать ангельские крылья? Варить райские яблоки в чане с розовыми облачками и золотым дождиком? Ну только, пожалуй, что так, – хмыкнула Анаис. – Может, повесить объявление? – женщина улыбнулась. – Напишу-ка я: «Дочь Сатаны не кается». Эй, крысиная толпа, а ну-ка свиток и перо!
Повеселев, пленница приподнялась на локтях, присматриваясь к еле подрагивающему сену.
– Вообще-то, папá запретил на него рассчитывать. Велел его именем не прикрываться и не упоминать его пророчество… Даааа, погорячилась я, и что меня разобрало? Поплакала бы, как раньше, поумоляла – глядишь, еще б пожалели, а я вон что… пустилась в демагогию. А если папá узнает? – Анаис резко села. – Да от кого он узнает? Не узнает! Ему не до меня, у него забот до самого неба, – отмахнулась женщина. – А если узнает? – она испуганно закрыла руками лицо. – Ох, несдобровать мне… если уж он карает, то…
Девичьи плечи дрогнули. Анаис начала всхлипывать.
Дверь камеры распахнулась, впуская невысокого сгорбленного старика самого дряхлого, невыразительного вида.
– Анаис, в это последнее утро пришел я по велению Господа Бога выслушать тебя, – заговорил он, поднимая над головой крест.
– Падре, – дрожа, сказала Анаис, – как я дьявола боюсь, слов не подобрать…
– Верно, дочь моя… ты на пути к Богу!
– Правда? – удивленно воскликнула дьявольская дочь. – И быстро я доберусь?