Слива любви - стр. 3
Ко всему на этой книжке лежит особая миссия, и если вы еще не верите в то, что любовь – фундамент всему, то поговорим об этом после «Сливы».
А теперь я хочу поблагодарить всех, кто имел отношение к написанию этого труда, и сказать: если бы не свойственная вам узость мыслей, прикрытая красивым словом «убеждения», этой книги никогда бы не было.
А теперь – читать…
Седьмая казнь Анаис
29 октября, 1680 год.
Тюрьма Консьержери, башня Бонбек.
Крохотная камера кишела крысами. В маленькое окошко, под самым потолком, можно было разглядеть лишь клочок ночного неба с островком луны. Слабый свет из окошка, едва освещал мерзкую живность, скучившуюся под сеном. Усатые твари развлекались комканьем травы и развозом её на собственных спинах; они скребли когтистыми лапками каменный пол и ни на секунду не останавливали свою возню. От этого копошения серо-желтый пол казался живым и двигался, подобно грязной речушке.
Хищный рассудок приказывал крысам бегать вдоль стен, замедляясь посередине, возле лежащей женщины, с глухим стрекотанием выскальзывать из-под грязного покрывала и нападать на её руку либо другую оголенную часть тела и даже забираться в дыру разорванного на боку платья, белеющую в темноте.
Их писк, больше напоминавший слабый вой, обрывался сдавленным кваканьем, тихим хрустом косточек и глухим хохотом пленницы.
Ей было около двадцати пяти лет. Она лежала на полу в ленивой позе, как будто отдыхала после насыщенного заботами дня на удобной тахте. Её голова расположилась на свернутой юбке. Правая нога, закинутая поверх левой, живо болтала грязно-розовой пяткой.
Изредка мадам поворачивалась то направо, то налево и осматривалась, словно хотела угоститься лежащим рядом мармеладом и запить его чаем. Вместо этого она хватала грызуна, душила его и кидала трупик к остальным, уложенным по соседству с собственной головой.
– В последнее время только и делают, что казнят, – недовольно пробубнила она. – Сколько времени теряю… Инквизиция, пытки, приговоры… Пока огласят, пока подожгут… Хорошо еще, если сожгут, а то… Огонь люблю… огонь благородный. Гореть люблю больше, чем захлебываться. Тонуть не по мне, вот пылать – с удовольствием. Если бы не надо было стонать и корчиться, изображать боль, я бы улыбалась. Представить только, – женщина вновь захохотала, – объятая огнем ведьма рассылает воздушные поцелуи. Это было бы чудесно! Как бы я смотрелась: голые плечи, голые ступни… кожа сияет, подсвеченная. Может быть, попробовать?
Пленница села.
– Прекрасная затея! – воскликнула она, но нахмурилась и добавила совершенно другим тоном: – Жаль, красоты никто не оценит. Толпа хочет видеть, как я корежусь. А то как? Какой интерес к счастливой физиономии? Только к мучению! Предсмертные гримасы разбирают с особым любопытством… а счастье – что на него смотреть? Месье Ратиф говаривал, что его друг сдает квартирку с балкончиком на Гревской площади за 3 франка в сутки. Три франка – за людские корчи! Надо сегодня постараться: все-таки немалые деньжищи выкладывают. Зря, что ли? Люди придут… проснутся рано, дела отложат: докторов, портних, покупки. Нет, нельзя разочаровать! А вдруг… вдруг меня увидит художник? Увидит и захочет написать! – пленница мечтательно улыбнулась. – На этот раз не пожалею сил. Нельзя стоять со скучающим видом, как в прошлый раз. Тогда я вела себя отвратительно. Смотрелась несерьезно. Ладно. Женщина махнула рукой и легла обратно на пол, продолжив негромко бубнить: