Слишком смышленый дурачок - стр. 13

Свой десерт Гордей уже доел. Знак, который он мне показал, я не понял, но догадался, что немого интересуют причины, по которым я пошёл на такие жертвы. Старательно… как же это называется? Во! Старательно артикулируя губами, я произнёс:

– Научи.

Для убедительности начал показывать кистями рук всякие кракозябры, чем вызвал недовольную гримасу на лице Гордея. Он с минуту думал, затем неожиданно для своей вечной суровости улыбнулся, взял пряник и, разломив его, половину протянул мне.

После того как мы молча закончили обедать, он достал кусок чёрной фанеры и особый, похожий на карандаш мелок. Повесив эту штуку на переборку, за которой продолжали ухать работающие механизмы, механик написал мелком «я». Затем ткнул пальцем себе в грудь.

Первые знаки оказались предельно простыми, но сложность стремительно нарастала. Через десять минут встала проблема даже не в запоминании, а в недостаточной ловкости моих пальцев.

– Стёпка! – вдруг заорал над головой Чухоня, заглянувший в люк моторного отсека.

Я даже подумал, что на нас опять кто-то напал, и пулей выскочил на палубу, но всё оказалось не так страшно.

– Ищу тебя, дурака, ищу. Думал уже, что ты обожрался и за борт упал. Ты чего это к Гордею полез? – непонятно почему ярился старый ушкуйник. – Раньше боялся его как чёрта, а теперь словно мёдом намазано. Что, нашёл себе новую няньку? А работать за тебя, дармоеда, кто будет? Хватай Машку за ляжку и смывай грязюку, что нанесли русалки.

Это изречение я слышал не первый раз, но раньше пояснений Осипа так толком и не понял. Теперь дошло окончательно. Так что быстро нашёл ведро вместе с названной женским именем шваброй и принялся драить палубу. При этом пытался задавить в себе разгорающуюся злобу на Чухоню. После недавнего копания в памяти слово «дармоед» мне очень не нравилось. Но злость – это не непонятно откуда взявшиеся новые слова и знания. Её в себе нужно гасить всеми силами и даже бояться, так как это верный признак того, что в меня всё же кто-то вселился.

То, что я всё ещё продолжаю меняться, было понятно по тому, что тяжёлая работа теперь совершенно не отвлекала от роящихся мыслей. Это приносило настоящее наслаждение. Я специально выстраивал мысленные фразы в как можно более длинные предложения, используя максимально сложные слова. Когда сильно увлекался, даже начинала болеть голова, но эта боль была приятной. Чудно! Словно мазохист какой-то. О, ещё одно диковинное слово, но почему-то с каким-то неприятным привкусом. Почему так, пока непонятно.

А ещё я заметил, что за отвлечёнными размышлениями нудная работа протекала плавно и как-то даже незаметно. Поэтому даже удивился, когда понял, что вымыл всю палубу. Больше наблюдавший за мной, чем работавший, Чухоня явно надумал выдать ещё какое-нибудь совершенно бесполезное задание, но, наткнувшись на мой угрюмый взгляд, решил, что не стоит.

Эта его робость точно ненадолго, так что лучше куда-то спрятаться. Наш «Селезень», конечно, слишком маленький для игры в прятки, но я уже нашёл место, где можно отсидеться, так что вернулся к Гордею, и мы продолжили наши уроки.

Где-то через час занятия снова прервали. Лампочка над головой вдруг мигнула, и я даже испугался, что произошла какая-то поломка, но, как оказалось, это всего лишь сигнал, которым капитан привлекал внимание глухого механика. После двойного мигания стрелка на странной половинке часов с надписями, указывавшая на «полный ход», перескочила на «средний ход».