Слезы саламандры - стр. 17
Гудри опять вздохнул и побарабанил пальцами по камню ступеньки. Прощай, летающий ковер! Матушка отобрала его и спрятала на своей половине – именно там, где Гудри впервые увидел его. Против воли Гудри слабо улыбнулся, вспомнив миг первого знакомства.
В тот день праздновали его десятилетие; он стал совсем взрослым и вступил в ряды полноправных граждан Астанапура. Отец торжественно вручил ему именной положенный кувшин с печатью шайхиншайха Астана Девятого – да продлятся его дни!..
Гостей было столько, что открытый двор еле-еле вместил всех. Уже под вечер матушка позвала сына – в последний раз, как тогда думалось – на женскую половину. Гинтрун достала вытертый богатый ковер, потерлась щекой, перебрала пальцами золоченную бахрому, вдохнула запах валяной шерсти… Глаза ее затуманились, и она озорно улыбнулась. Катнула туго свернутый рулон, расстелила ковер на полу и уселась в середину, скрестив ноги.
– Мой родной Амун-таар стоит на холмах. Все ноги собьешь, вышагивая по бесконечным улицам то вверх, то вниз. Милостивая Велкве-таар сжалилась над добрыми жителями, и даровала им чудо полета. Все жители в моем городе летают по своим надобностям на личных коврах!.. Когда-то и мне исполнилось десять лет, совсем как тебе сегодня… Отец вручил мне мой родовой ковер с вышитой печатью великого шайха Амун-таара, Вистана Третьего – да продлятся его дни! – матушка пригладила изящный рисунок причудливой вязи. – Гости ушли, и во дворе собралась вся семья. Ковер лежал передо мной, расстеленный посреди двора. Я опустилась на него, трижды произнесла «Амун-таар», – матушка легонько хлопнула по ковру, – Амун-таар, Амун-таар… И познала радость полета, – голос дрогнул, она смахнула непрошенную слезу и поднялась, подойдя к кувшину с лимонной водой.
Гудри решил развеселить матушку. Он неслышно подобрался, уселся на ковер, и повторил скороговоркой вслед за матушкой нужные слова, трижды прихлопнув по ковру. Под Гудри словно взбрыкнул необъезженный жеребец – он едва не разбил голову об потолок! Гудри чуть не слетел с взбесившегося ковра, ухватился за угол, едва не выдрав кисти бахромы. Ковер тотчас въехал в стену, и Гудри покатился кубарем. Кувшин и чаша грохнулись об пол, неистово дребезжа, а матушка не смогла сдержать громкого крика. Хвала великой Велкве-таар, когда вбежал отец с саблей наголо, он застал лишь свою жену и сына, склонившихся над окном:
– Летучая мышь залетела, муж мой, – дрожащим голосом произнесла она, и потрепала сына по голове. – Такая большая… Но Гудри прогнал ее.
– Совсем взрослый уже… – отец со стуком вогнал саблю в ножны и подивился про себя старому ковру из приданого жены на полу.
Ни тогда, ни после они ничего не сказали о своем открытии Меджаару Меджахару, дабы именитому купцу не пришлось омрачать свое сердце ложью и нести лишнюю тайну. Гинтрун взяла с Гудри обещание, что он никому не расскажет о своем небывалом умении – и до сих пор Гудри держал слово! Только Якир случайно однажды увидел летающего юного господина… Но Якиру можно верить…
– Какое чудесное утро!.. – раздалось позади, и Гудри вздрогнул от неожиданности, мигом выпрыгнув из воспоминаний. Опять замечтался! Он порывисто обернулся и распахнул глаза.
Матушка улыбалась! Крутые брови насурьмлены, щеки горят румянцем, густые волосы переплетены в косы и уложены в сложную прическу, прикрытую легкой косынкой. На шее любимые бусы из красного камня.