Слепой. Волчанский крест - стр. 37
Басаргин знал почему. Сохатый, земля ему пухом, тоже знал; вообще, об этом знали многие. А догадывались, пожалуй, все. И Ежов, похоже, тоже начал догадываться. Да и как было не догадаться?
Ведь что такое мэр такого поселка, как Волчанка? Это – мятый пиджак, засаленные брюки с пузырями на коленях, галстук под правым ухом, нечищеные ботинки, невнятная, сумбурная речь, самомнение не по чину, непроходимая глупость и склонность к мелким взяткам. Именно к мелким, поскольку крупных ему никто не предлагает.
Николай Гаврилович Субботин, в принципе, соответствовал этому описанию, но только внешне. И вот такой человек, с виду представляющий собой стопроцентное пустое место, буквально по первой просьбе, не говоря худого слова, отваливает какому-то сверхдальнему родственнику, которого, может, сроду в глаза не видал, сумасшедшие по любым меркам бабки – отваливает, заметьте, без каких бы то ни было гарантий, просто так, словно они для него ничего не значат.
Сразу возникает вопрос: откуда?
Ответ: от верблюда. Дали тебе денег – молчи и радуйся. Куда ты вообще лезешь со своими вопросами?
Ежов, не будь дурак, так и делал – молчал и вкалывал, отбивая и приумножая денежки дяди Коли. А когда, заработав вполне солидный капитал, не получил вместе с ним ожидаемой власти, наверняка задался вторым вопросом: почему? По какой такой причине людишки, всем, казалось бы, обязанные ему, Макару Степановичу Ежову, по-прежнему души не чают в этом своем обтерханном Гаврилыче?
И тут же, как полагается, ответ: а по кочану!
Такие, с позволения сказать, ответы Макара Степановича Ежова, понятно, удовлетворить не могли, и неудивительно, что он наконец начал проявлять неприятную активность. Сохатого вот выследил. Интересно, много ли Захар с Горкой успели увидеть? И много ли поняли?
По-настоящему худо было то, что и Захар, и Горка родились и выросли в Волчанке, а значит, с малолетства принадлежали к числу тех, кто догадывался, из какого такого места у дяди-Колиной власти ноги растут. Так что, если эти двое хоть что-нибудь увидели, сложить два и два для них не составило особого труда. Ну, Захар-то, положим, помер, не успев ничего толком понять, а вот Горка.
Осторожно ступая по скользкой ухабистой улице между двумя рядами высоких, почерневших от времени и непогоды деревянных срубов, обнесенных такими же высокими, черными, монументальными заборами с воротами в два человеческих роста, Басаргин озабоченно жевал левый ус. Горка. Горка болтался по поселку с самого утра, если вообще не со вчерашнего вечера, и при желании мог уже десять раз рассказать о результатах своей поездки Ежову. Его бы сразу шлепнуть, еще на дальних подступах к Волчанке, да где ж ты за ним уследишь! Слез ведь небось с попутки километрах в пяти, если не в десяти от поселка и подошел лесом, со стороны огородов. Он, Горка, тот еще волчара, из капканов уходить умеет.
А теперь, когда он все рассказал Ежову, кончать его – только себя тешить. Ежов – дело иное. Вот бы кого придавить! Да только уж очень заметная фигура. И в районе его знают, и в области, и в Москве у него знакомых да партнеров хватает. Такого человека по-тихому не кончишь, такое дело на тормозах не спустишь. Сам с расследованием не справишься – пришлют из области так называемую помощь, и тогда уж, считай, полный карачун. Нет, прав, прав дядя Коля, нельзя этих сволочей до времени трогать. Присматривать за ними надо, факт. Покуда тихо сидят – пусть живут. А как только сунутся в лес. Ну, словом, не они первые, не они последние. В здешних лесах за последние полтораста лет столько народу без вести пропало, что, как сосчитаешь, жуть берет.