Слепой. Смерть в подземке - стр. 8
Он знал, что ни с кем и никогда не поделится этими мыслями. Наверное, нечто подобное рано или поздно приходит в голову каждому, кто вообще способен думать на отвлеченные темы, но все помалкивают: что толку попусту молоть языком? Бессмысленно обсуждать и тем более осуждать то, чего не можешь изменить. Но поделиться с кем-нибудь хочется, и чем дальше, тем сильнее. Наверное, именно поэтому раньше люди вели дневниковые записи и корпели над мемуарами, а нынче, спрятавшись за бессмысленными никами, несут разнузданную чушь на интернет-форумах…
Задумавшись о вещах, не имеющих прямого отношения к интересующему его делу, генерал едва не проехал нужный поворот. Спохватившись в последнее мгновение, он резко вывернул руль, опасно подрезав шедший за ним в крайнем правом ряду микроавтобус. Возмущенный гудок клаксона засвидетельствовал тот факт, что водитель микроавтобуса по достоинству оценил этот смелый маневр.
– Сам ты би-би, – смущенно проворчал генерал, немного чересчур быстро загоняя машину в узкий сводчатый тоннель арки, что, пронзая толщу старого, сталинских времен, восьмиэтажного дома, вела в заросший высокими липами и оттого кажущийся особенно темным двор.
Он медленно повел ее по разлинованному полосами света и тени, пятнистому от влаги асфальту, высматривая место для парковки. Мест не было, машины стояли бампер к бамперу по обеим сторонам проезда, забравшись на бордюры, так что, проезжая между ними, слегка отвыкший от самостоятельного вождения генерал побаивался зацепиться боковыми зеркалами. Он поравнялся с нужным подъездом, выжал сцепление и притормозил, в нерешительности глядя перед собой. Вереницы припаркованных справа и слева от проезда автомобилей неровными сплошными цепочками уходили вдаль, теряясь в темноте.
– Вам же хуже, – бросил понятную ему одному реплику его превосходительство, заглушил двигатель и дисциплинированно затянул ручной тормоз.
Подумав, он заодно для надежности воткнул первую передачу, спохватившись, погасил фары и вышел из машины. Снаружи все еще было тепло, но воздух уже начал остывать. Откуда-то налетел легкий ветерок, забрался холодными пальцами под одежду, пощекотал бока, заставив кожу покрыться зябкими мурашками. Генерал поежился, запер машину, опустил ключ в карман пиджака и направился к подъезду, неся в левой руке портфель, а правой шаря по карманам в поисках ключей от входа.
Тощая связка обнаружилась в кармане брюк. Генерал отпер железную дверь подъезда, приложив чип-ключ к контакту электронного замка, и вошел в пахнущий чьим-то подгоревшим ужином полумрак. Из-за дверей квартир доносились мирные вечерние звуки: бормотание телевизора, музыка, людские голоса, детский плач. Где-то наверху лаяла собака – судя по противному визгливому голосу, мелкая, комнатная, из тех, от кого больше хлопот и неприятностей, чем удовольствия, не говоря уже о пользе. Кнопка вызова лифта не горела, на дверях висело отпечатанное на принтере объявление: «Извините, лифт временно не работает». Мысленно отдав должное непривычной вежливости варваров, оставивших восьмиэтажный жилой дом без лифта, генерал начал неторопливое восхождение по лестнице.
Однокомнатная конспиративная квартира, где он изредка встречался с агентами, располагалась на шестом этаже. Там же в тщательно замаскированном сейфе его превосходительство время от времени хранил материалы по текущим делам – не все, а только самые важные, не предназначенные для посторонних глаз. Паранойя – друг чекиста, любил повторять один его хороший знакомый. В этой горькой шутке содержалась изрядная доля правды, но соль тут была не в одной только мании преследования. За долгие годы службы генерал частенько сталкивался с предательством, а в последние десятилетия предательство ради денег из позорного исключения превратилось едва ли не в норму. В данном конкретном случае речь шла о крупномасштабной контрабанде алмазов – то есть об огромных деньгах. Стало быть, и вероятность предательства была чересчур велика, чтобы хранить материалы по этому делу в своем служебном кабинете. Береженого Бог бережет; когда придет время, эти материалы, надлежащим образом оформленные, лягут на широкий, как летное поле военного аэродрома, письменный стол из ценных пород дерева – чей именно, станет ясно, когда клубок размотается до конца. А пока что пусть полежат тут, в норе, о которой не знает ни одна живая душа, кроме особо доверенных, не раз доказавших свою преданность делу лиц…