Слепой секундант - стр. 25
– Говорил же я! – сказал он, глядя на распахнутые окна. – Этого Селифашку отправить в деревню, на выселки! В черной избе жить! Пока худших бед не натворил! – он имел в виду истопника Селифана, великого мастера устраивать угар.
Видимо, с утра Катенька с домочадцами из-за неисправной печки угорела, потому что, невзирая на морозец, квартиру проветривали.
Андрей вышел, постоял, собираясь с духом, и велел дядьке вести себя к дверям.
Катенька нанимала хорошую квартиру во втором этаже. Получив наследство после мужа, она не пустилась в щегольство, а откладывала копеечку к копеечке, задумав открыть набойное заведение – делать и продавать недорогие холсты, миткали и ситцы с набивкой. Набойчатые ткани были в моде – ими и стены затягивали, и мебель обивали, не говоря уж о пологах и оконных занавесках. В дело было вложено немало денег, и оно уже начало приносить прибыль. Но от светских приятельниц Катенька это скрывала: занималась делами своей мануфактуры до обеда, а после желала быть дамой, аристократкой и прелестницей.
Умственным взором Андрей уже видел маленький Катенькин кабинет, в котором надлежало быть объяснению. Не в гостиной она приняла бы любимого, а в кабинетике, который сообщался со спальней.
– Ахти мне!.. – прозвенел вдруг нежный голосок.
– Устюшка! – признал выскочившую из дверей комнатную девку Тимошка.
– Да господи… – прошептала та, уставившись на Андрея.
– Беги, куда бежала! Кыш! – приказал Еремей.
Бежала-то Устюшка с ведром золы к помойной горе. Но тут уж стало не до ведра – прямо с ним девка заскочила обратно в дом. По лестнице она, видать, взлетела. Еремей поднял голову, ожидая, что в окне появится Катенька.
Та и появилась – в накинутой на плечи бархатной шубке, в белом шерстяном ажурном платке, повязанном чуть ли не по-монашески. На устах светилась счастливая улыбка. Еремей ей улыбнулся, как бы говоря: «Причитается с тебя, голубушка, привез тебе твоего сумасбродного жениха».
И тут громыхнул выстрел. Катенька ахнула, взмахнула руками и пропала. В доме закричали. Тимошка остолбенел, а Еремей, схватив барина в охапку, вместе с ним рухнул в возок с криком «Гони, дурак, гони!»
– Что это было? Кто стрелял? – спрашивал, барахтаясь, Андрей.
– Дурные люди, – отвечал дядька, как когда-то в детстве, объясняя питомцу несовершенство мира.
Когда возок выкатил на Невский, Еремей дал Тимошке знак остановиться. Невский проспект был местом безопасным – полно прохожих, в том числе и военных, если кто вздумает безобразничать – сразу скрутят.
– Еремей Павлович! Объясни, Христа ради, что творится! – сердито требовал Андрей.
– Сам не знаю… Тимошка, стой тут с возком, а я схожу узнаю, что за стрельба посреди Питера, – Еремей и сейчас понимал, что целились в Катеньку, но не хотел раньше времени огорчать питомца.
Дядька отлично изучил Андреев нрав. Желание Андрея посчитаться за погибшего друга Еремей уважал – но понимал, что не так-то это просто. Тут же был враг незримый, коварный и не имеющий ни малейшего понятия о чести. Еще не понимая, как выстрел по Катеньке мог быть связан с Гришиной дуэлью, Еремей сперва утащил питомца в безопасное место, ибо береженого – Бог бережет. Он не сразу подошел к Катенькиному дому, а сперва обошел его со стороны сада.
Опасности вроде не обнаружилось, и тогда Еремей побежал к дверям. Окна все еще были открыты, доносился невнятный шум. Еремей вошел, споткнулся об оставленное Устюшкой ведро, поднялся по лестнице и, идя на голоса, приоткрыл дверь в гостиную.