Слепой. Проект «Ванга» - стр. 37
– Что это значит? – изо всех сил стараясь выглядеть удивленным, холодно осведомился он. – Имейте в виду, вам это даром не пройдет.
– А то как же, – за всех ответил Шрек, ухмыляясь, как акула. – Мы, чтоб ты знал, даром никогда не работаем. Ну, пошел!
И Максим Соколовский пошел вслед за «японцем», который уже спускался по лестнице, приятным голосом напевая себе под нос: «Распрягайте, хлопцы, коней…»
Глеб остановил машину напротив проектного бюро и заглушил двигатель. До конца рабочего дня оставалось около шести минут – вполне достаточно, чтобы спокойно, никуда не торопясь, выкурить сигарету. Он до конца опустил стекло слева от себя и открыл люк, чтобы у Ирины не было повода для нареканий, и, как обычно в подобных случаях, вспомнил одного поляка, с которым случайно познакомился много лет назад. Так вот, этот поляк, помимо всего прочего, говорил, что никогда не курит в машине сигарет польского и советского производства – дескать, после них в салоне остается неприятный запах, который потом долго не выветривается. Он прямо так и говорил: «смердит», причем с ударением на первом слоге, отчего данное грубоватое словечко звучало еще более энергично. Разговор, помнится, происходил за столом, и подвыпивший пан повторил свою речь о смердящих отечественных сигаретах раз пять, если не больше, так что она накрепко врезалась Глебу в память, как запоминается порой назойливый припев какой-нибудь глупой песенки.
В темно-зеленых кронах высаженных вдоль улицы лип густо поблескивала осенняя позолота, газон был усеян желтыми кругляшами опавших листьев.
Глеб закурил и стал рассеянно и благодушно глазеть по сторонам. Первый месяц осени выдался мягким и погожим, генерал Потапчук не слишком нагружал своего агента работой; фактически Слепой находился в длительном простое и был этому очень рад. К сожалению, Ирина не могла разделить с мужем эту радость нежданно-негаданно обретенной свободы: свой отпуск она уже отгуляла, а уволиться с работы только для того, чтобы составить Глебу компанию в его ничегонеделании, отказалась наотрез. Поэтому Сиверов проводил дни, слушая музыку, приводя в порядок электронную картотеку и лениво бродя по Интернету. Информации в сети, как всегда, было навалом, и вся она была какая-то куцая и выхолощенная – опять же, как всегда. При огромной широте охватываемых тем в ней напрочь отсутствовала глубина; Глебу оставалось лишь рассеянно скользить по поверхности этого мелкого информационного моря, что его в данный момент вполне устраивало. Вдоволь насидевшись за компьютером, он пересаживался за руль и отправлялся встречать жену с работы; иногда перед этим готовил ужин, но чаще просто вез Ирину в ресторан, что, во-первых, придавало жизни легкий налет праздничности, а во-вторых, избавляло их обоих от мытья посуды.
Глеб наслаждался праздностью, четко осознавая при этом, что чем дольше и приятнее будет период безделья, тем сложнее и опаснее окажется предстоящая работа. Так бывало всегда, и он не видел причин для каких бы то ни было изменений. Поэтому, бродя по Интернету, он с каждым днем все внимательнее вчитывался в новостные сообщения: любое из них могло оказаться точкой отсчета в новом задании. Горячих известий в новостях хватало, но Федор Филиппович молчал, а это означало, что расследование очередного происшествия будет официальным и к Глебу Сиверову оно не имеет ни малейшего отношения – по крайней мере до тех пор, пока не зайдет в тупик.