Следы на Снегу - стр. 5

– Да, они самодостаточны. Я тоже больше кошек люблю. Мне нравятся все животные, но кошки особенно.

– О! Мне сегодня приснился классный сон. Я была гекконом! Я ходила по потолку, и это было потрясающе.

– Ух ты. Звучит заманчиво! У меня никогда не было такого сна. В молодости я иногда летал во сне.

– Вы были птицей в этих снах?

– Нет, я всегда был человеком. Но во сне я взмахивал руками и летел, как птица.

– А Вы когда-нибудь были во сне животным?

– Нет. А ты?

– Да, много раз. Чаще всего мне снится, что я кошка. Никогда раньше не была гекконом.

– Должно быть, очень интересные сны!

– Адам, – внезапно спросила Эмбер, – почему Вы живёте и работаете здесь?

– Ты имеешь в виду приют?

– Да.

– Почему бы и нет?

– Вы очень отличаетесь от любого другого взрослого, работающего здесь.

Мистер Кэмп задумался.

– А как насчёт детей? Я отличаюсь от них?

– Конечно. Вы взрослый. Вы можете жить, где хотите, а у детей нет прав. Мы застряли здесь до тех пор, пока нам не исполнится 18 лет. Никто из нас не останется здесь после 18-ти.

– Понимаю, – он кивнул, глядя на Эмбер поверх своей кружки с чаем. – Но позволь мне спросить: ты всё ещё учишься в старшей школе, верно?

– Да.

– Как ты чувствуешь, ты такая же, как и другие дети?

– Конечно, нет.

– В чём разница?

– Вы знаете, какая разница! У них есть родители, они живут в семье, своей семье. Они понятия не имеют, что значит быть сиротой.

– Как будто у них есть хвост в психологическом смысле, и которого тебе не хватает?

– Да, я психологический ампутант, а они целые.

– Ампутант. Это правильное слово! Я не смог бы сказать это лучше. Дело в том, что я тоже ампутант. Мой сын погиб во время последнего военного конфликта. Ему было 18, ненамного старше тебя… Горе – очень жестокая вещь, Эмбер. Все скорбят по-разному. Мы с женой тоже горевали по-разному. И нам было так больно, что каждый из нас был не в состоянии видеть дальше своей боли. Каждый из нас просто залез в личную скорлупу и там закрылся. Когда я нуждался в ней больше всего, её не было рядом со мной. И я не был рядом с ней для неё. Горе разлучило нас.

– Одиночество было невыносимым, – продолжал Адам. – Я пытался убить его алкоголем, но от этого стало намного хуже. Алкоголь только усиливает настроение, поэтому он усиливал моё горе и одиночество. Я бросил пить и нашёл хорошую работу, но не мог общаться с людьми. Как ты очень правильно выразилась, я ампутант, а они целые. Мы как пришельцы с разных планет. Потом здесь, в приюте, я нашёл таких же ампутантов, как и я. Других людей – детей – которые потеряли свои семьи, как и я. Здесь я чувствую себя своим. Понятым. Равным. Мы не можем заполнить пробелы в душе друг друга, но мы понимаем друг друга. Это неимоверно много. Я больше не одинок.

– Это ужасно. Мне очень жаль.

– Да, жизнь иногда бывает очень жестокой.

– По крайней мере, у Вас были эти 18 лет счастья. Восемнадцать лет, когда Вы любили и были любимы. Никто не может отнять это у Вас.

– Это верно, – мистер Кэмп улыбнулся.

– Но, должно быть, очень больно это счастье потерять. Маргарет потеряла родителей всего 3 года назад. Она до сих пор в шоке. Иногда я слышу, как она плачет по ночам. Потом я лежу в своей постели и думаю, что хуже: испытать любовь и потом мучительно её потерять или никогда не испытывать ни боли, ни любви?