Следующая остановка – «Пионерская-стрит» - стр. 6
– А ты был в Париже? – ей хочется поговорить о любимом.
– Был, – Петербург смотрит в сторону.
– И что видел?
– Носки с Джокондой.
– Пи-итер!..
– К самой Джоконде подойти не получилось: китайцев много было. Но в том же Лувре носки продавались.
– Купил?
– Нет, но рассмотрел. Честно говоря, никогда ничего не чувствовал к Джоконде.
– Это шедевр!
– Ты просто слишком доверяешь путеводителям.
– А тебе правильно прописали антидепрессанты.
За секунду до начала гражданской войны между двумя городами официант приносит пиццу. Питер улыбается:
– Как ты живёшь вообще?
– Я много работаю. А ты?
– А я много сплю. Погода наша располагает. Последнее время, кстати, сны стали интересные показывать. Рассказать?
– Расскажи.
На Васильевский остров я приду…
– Значит, в мастерской Клода Моне собралось много гостей – Пикассо, Шишкин, Вермеер, Айвазовский, Кандинский и передвижники. И Моне решил показать собратьям свою серию работ «Стог сена»: стог сена в снегу, стог сена в тумане, стог сена в дожде, стог сена на рассвете и т. д.
Пикассо сразу дал совет: «Слушай, а ты сломай этот стог сена. Ну как я Дору Маар».
Шишкин перебил: «Не надо ничего ломать, лучше пропиши хоть одну соломинку. А так – это просто пятно».
«А зачем вообще рисовать стог сена, если есть окно?!» – не понял Вермеер.
«А где море?!» – подхватил Айвазовский.
«Сено – это хорошо, но тут не хватает народной судьбы, – хором сказали передвижники. – Сюжет – вот что тянет за собой краску!»
При слове «сюжет» Кандинский поморщился.
Но неожиданно где-то сверху возник балкон и окно с видом на полторы комнаты. Оттуда вышел Бродский. Поздоровался, но предупредил, что он только на минутку – перекур.
Вот такой сон, представляешь?
– Таких снов не бывает.
– Хочешь сказать, что это была явь?
– Да.
Её «да» получилось таким простым и естественным, что не оставалось ничего другого, кроме как поверить. Конечно, всё это так и было. Он же своими глазами видел. Вот как её сейчас видит.
Они вышли из кафе, и остров Декабристов повёл их вдоль Смоленки. Начался парк. Хотя «парк» – слишком пышно сказано: просто скамейки и деревья. Деревьев было не так уж и много, но где-то они стояли толпой, создавая сумерки среди ясного дня.
И в этих сумерках они вдруг увидели его.
Не поверили. Подошли ближе.
– Ну вот. А ты говоришь – сон…
Перед ними стоял Бродский. И глядел ввысь.
Было ощущение, что поэт только что вернулся, а они – первые, кто встретил его на родине.
Нет, не первые.
Пафос момента разрушили рыбаки, спавшие на скамейках рядом. Под их головами покоились рюкзаки, а под скамейками – снасти: удочки, вёдра, сети, пустые бутылки… Рыбаки, будто сторожевые петербургские львы, охраняли поэта.
Услышав шаги, львы открыли глаза, проверили обстановку и снова задремали. Они как бы одобрили незнакомцев и позволили им войти в круг приближённых к поэту.
– Какой необыкновенный памятник!.. Как хорошо ты придумал – прийти сюда.
– Да. Только я впервые тут Бродского вижу.
– Как?! Я думала, ты специально… Потрясающе.
– Может, его сегодня поставили?..
Было понятно, что рыбаки находятся на поверхности сна, поэтому она решила задать им вопрос, но шёпотом, чтобы не будить окончательно, а стать как бы частью их сновидения:
– Простите, а Бродский тут давно?..
– Года четыре вроде, – ответил один.
– Зимой, среди ночи, выгрузили его и уехали, – отозвался второй. И снова нырнули в сон, доверив явь незнакомцам.