След грифона - стр. 44
– Ну довольно, Александр Николаевич. Посмеялись – и будет. Я ни на секунду не сомневался, что вы не имеете никакого отношения к давешним событиям. Так и доложу военному министру. Я смотрю, вы с бумагами. Что у вас? Давайте. И присаживайтесь, голубчик.
Степанов положил перед генералом свою служебную записку с изложением сведений, пришедших из Берлина. Генерал углубился в чтение. Долго и внимательно читал.
– Да, – генерал закончил чтение, – это крайне серьезно. Я сегодня же доложу военному министру. Действительно странно, почему предполагаемое покушение так занимает Берлин?
– Ваше превосходительство…
– Слушаю вас, голубчик.
– Нельзя ли поставить в известность Столыпина лично?
– Вы считаете, это необходимо сделать?
– В нынешней ситуации, вероятно, да.
– Хорошо. Я подумаю. У вас что-то еще?
Степанов выложил из папки прошение Мирка-Суровцева о рассмотрении его дела, а также выписку из протокола заседания приемной комиссии. После изучения документов и рассказа полковника Поливанов быстро понял суть дела. Спросил, однако:
– Чем вызвано такое горячее ваше участие в судьбе молодого человека?
– Исключительно соображениями пользы для Отечества.
– Не знаю, приму ли я дела в Генеральном штабе или опять вернусь в округ, но, пока я здесь, вы во всем можете на меня рассчитывать.
Генерал взял выписку из протокола комиссии и положил в углу листа бумаги резолюцию: «Что за вздор? Зачислить и старого и малого! Поливанов».
Степанов спустился в буфет, где он назначил встречу товарищам по службе, так как формально находился в отпуске. Это было в духе Степанова. Со дня на день ожидалось присвоение ему генеральского чина. Обычно должность начальника контрразведки считалась почетной отставкой. На нее метили те, кому нужно было досиживать месяцы и дни на военной службе. Удобно. Начальства над тобой почти никакого. Чем занимаетесь? Конечно же, тайна. И при этом все опасаются и уважают. Но Генштаб со скрипом, с усилием все же стал перестраиваться. В начальники контрразведки прочили Степанова. Степанов же не желал принимать эту должность. Наладить работу так, как это ему представлялось, ему не дали бы, а иначе он не мог. Нынешнее положение его устраивало. И он бы хотел его сохранить. Покровительство Марии Федоровны давало независимость, а свой отлаженный участок работы приносил и результат, и удовлетворение от дела. Но именно присвоение генеральского чина могло разрушить устраивавшую его ситуацию. Он прилагал все усилия, чтобы на эту должность был назначен Бонч-Бруевич. Это было бы полезно для дела и не вредило бы его столь особому свободному положению.
В буфете попивали чай четыре полковника контрразведки: уже известный Бонч-Бруевич, а также полковники Самойло, Потапов и Николаев. При появлении Степанова все трое встали. Степанов с подозрением посмотрел на чайные стаканы. Такое водилось в этом буфете. Иногда просили подавать себе коньяк под видом кофе, а вино под видом чая. Но все трое действительно пили чай. Генералы в своих кабинетах имели запас спиртного. Нижним чинам немыслимо было выпить на службе. Но что делать полковникам? Они не генералы, чтоб иметь право на коньяк в кабинете. А в буфете не выпьешь, поскольку это дурной пример подчиненным. Пьяницы, или, как сказали бы теперь, алкоголики, в Генштабе не приживались, но все равно выпивать в буфете выпивали.