След грифона - стр. 34

Вечером того же дня Сергей Георгиевич Мирк-Суровцев был доставлен из следственного изолятора НКВД СССР в Лефортово во внутреннюю тюрьму того же ведомства на Лубянке. Чисто выбритое тело свербело от порезов бритвой, кололось остатками волос, но все же дышало всеми порами кожи после долгой пытки вшами, грязью, нечистотами, потом и запекшейся на ссадинах кровью. Его переодели в какой-то полувоенный костюм, состоявший из гимнастерки и широких брюк навыпуск. Башмаки оставили прежние, но выдали носки, которые казались воплощением ласки для израненных побоями ступней ног. На ужин дали картошку, сваренную целиком, ломтик черного хлеба и – о чудо – чуть темный чай с сахаром. Камера была намного меньше лефортовской, но не в пример последней теплой, даже уютной, если может быть уютной тюремная камера. Кроме деревянного топчана для сна был здесь и небольшой столик, как и табурет, привинченный к полу. Последнее указывало на то, что ему придется вспомнить, что когда-то он умел писать и читать. Но что самое удивительное, имелось некое подобие унитаза, которое он когда-то видел на заграничных вокзалах. Был даже умывальник. Очевидно, здесь содержали высокопоставленных узников Страны Советов. Он уже давно приобрел чисто тюремный навык жить одним днем и радоваться тому, что относительно хорошо, в зэковском понимании ценностей: «День прошел, и черт с ним!» Не к ночи будет помянут. Прошептав молитву, он сразу же провалился в желанный сон. Снилось море. Снилось, что он лежал на раскаленном песке пляжа, глядя в синее, без облачка, небо, и отчетливо слышал шум моря, в который врывались радостные голоса женщин и детей. Здоровый, полный сил. «Я ведь еще не старый человек», – вспомнил он. Говорят, сны на новом месте иногда сбываются. И, находясь в состоянии сна, Сергей отчетливо осознал и запомнил это. И снова снились лето и море. Море и лето.

Полковник царской армии Александр Николаевич Степанов был человеком примечательным. Отец его, Николай Федорович Степанов, заслуженный генерал, участник двух русско-турецких войн, женился поздним браком на фрейлине двора его императорского величества Александра III Анне Николаевой. Несмотря на двадцатилетнюю разницу в годах, брак оказался счастливым. С разницей в год родились трое детей, крестными родителями которых неизменно были сам император Александр III и императрица Мария Федоровна, выступившие когда-то инициаторами женитьбы уже немолодого генерала и голубоглазого ангела Анечки.

Александр, родившийся в семье третьим по счету, вслед за своими сестренками Машей и Сашей, пользовался особым расположением крестных родителей. На шутливый упрек жены за то, что он к собственным сыновьям – великим князьям Николаю, будущему царю Николаю II, а также к Георгию и Михаилу – относится с меньшим вниманием, царь шутил:

– Оно и понятно, душа моя! Он, как и я, Александр-третий.

Маленький Александр-третий унаследовал ангельский облик матери, а из глубин степановской родословной вытянул в свой характер живость ума, непоседливость, силу и редкое бесстрашие. Будучи совсем еще малышом, улучив момент, таскал за хвост свирепого цепного пса в родительском имении. И что удивительно, последний терпел такое, казалось бы, полное неуважение к себе. Он вылизывал почти всегда чумазую мордашку барчука, понимая своей собачьей душой, что барчук незлобен и щедр. В три года с плачем и ревом Сашенька раз и навсегда вырвал у взрослых право садиться не на игрушечного, а на настоящего, живого коня. А в пять крестный – Александр III – подарил ему жеребенка. Поистине царский подарок, прибавивший хлопот родителям. Радости же младшего Александра-третьего не было предела.