Слава – вещь липкая - стр. 18
Не всяк умен, кто с головой врозь живет, – говаривал когда-то мне дед очередную народную мудрость. – Чаще думай да реже решайся…
Мало я тогда подумал и решился неосмотрительно быстро. Людей, которые выпускают погулять по своим огородам больших собак без намордников, я никогда особо не уважал, а теперь просто ненавижу. Злобная тварь зарычала и вцепилась мне в ногу. Хорошо, что мне под руку попалась увесистая дубина. Тварь заскулила, я в мгновение ока, перемахнув через забор обратно, без всякого страха перед людьми, выбежал на центральную улицу. Обиженная собака показалась мне в тот момент страшнее людской облавы. Нет уж, лучше к людям, чем в собачью пасть! Выбегаю в народ и сталкиваюсь нос к носу с Тонькой Лошадью.
– Андрей, – сразу же испуганно залепетала Тонька, увлекая меня за угол ближайшего дома. – Что же ты наделал, Андрей? Тебя же ищут…
Потом она потащила меня через какие-то серые дворы, узкие улочки и скоро мы очутились возле двухэтажного дома из темно-красного кирпича с серыми прожилками. Это дом Антонины. На моё счастье проживала она одна, да, к тому же, горела превеликим желанием выручить меня из беды. Откуда в ней такая блажь тогда случилась? Не знаю. Да и не до знаний мне тогда было, спастись хотелось. Когда мы, суетливо озираясь, открывали дверь видавшего уже всякие виды подъезда, до меня стало доходить, что влип я – хуже некуда. А когда понимание того, в какой вонючей яме я оказался, дошло до меня окончательно, моё тело пробрал крепкий озноб. Меня трясло так, что слова выговорить не получалось. Тоня попробовала меня немного успокоить, напоить водой, но скоро, за неимением успеха и времени, спасительница моя эту затею бросила и убежала к своему рабочему месту, даже не отобедав. А я один остался один дрожать в чистых и аккуратных хоромах одинокой молодой женщины. Вроде, спрятался, но страхи кружили надо мной, как вороньё над недавним полем кровавой бойни.
Глава 7
Душа в пятках, сердечный ритм с перебоями, видения скорой расплаты, дрожь в руках – вот моё болезненное состояние, в каком застала меня пришедшая с работы Антонина. Организм мой явно решился отыграться за то наглое спокойствие, какое я проявил на месте чьего-то преступления. За всё приходит время платить. Суров этот закон жизни, но поперек него ничего не скажешь. А я как раз не из тех, кто поперек любит говорить. Смелости во мне маловато. За что постоянно и страдаю. Не испугайся я людской молвы, пошли всех подальше с их фантазиями, так сидел бы сейчас за богатым столом и разговаривал с Лёхой о чем-нибудь возвышенном.
Сколько времени промаялся я от леденящего кобчик ужаса, не помню. Наверное, долго. Часа три. Я метался по тесной комнатенке, словно попавшая в западню крыса, а потом, вдруг, замирал, на цыпочках подкрадывался к окну и, прижавшись спиной к стене, осторожно отодвигая занавеску, выглядывал на улицу. Гляну на волю и опять – вьюном по комнате. А что мне еще оставалось делать? Кто не знает нравов наших местных бандитов, тому меня не понять, а тому, кто знает, мне о своих душераздирающих страданиях рассказывать глупо. Эти хотя и поймут меня, но только посочувствовать и смогут. Они в точности знают, что со мной будет. В общем, влип я по самое некуда. И какого черта меня сегодня в город понесло? Сидел бы у себя в деревне с друзьями кум королю да вёл бы задушевные беседы на политические темы. Так нет же – мы гордые! Нам не нравится, когда нас маньяками называют! Нам обратное хочется доказать! Вот и доказал! Чего теперь делать-то?! Убьют ведь…