Слава России - стр. 70

Митрополит Петр держал сторону московских Даниловичей, а потому ждать от него добра тверичам не приходилось. Когда преставился митрополит Максим, единомышленник и молитвенник отца, Михаил Ярославич желал утвердить на его месте своего ставленника, но Константинополь отдал предпочтение кандидатуре князя Юрия Львовича Галицкого и Юрия Даниловича Московского – епископу Петру Ратенскому. Уроженец Волыни, он подвизался в монастыре с 12 лет, был известен, как человек ученый и книжный, талантливый иконописец, основатель Новодворского монастыре на реке Рате… Один из образов, написанных им, хранился у покойного митрополита Максима.

Константин настороженно рассматривал первосвятителя. Кажется, муж сей украшен был от Господа многими дарами, но отчего же тогда так несправедлив он к отцу? Да и не только к отцу? Почему его пастырская совесть не препятствует ему признавать захват Москвой Коломны и даже страшное убийство рязанского князя? Вот и теперь таким вкрадчивым, сердечным тоном обращается он к юным князьям, а в речи его новая обида отцу!

– Передайте вы родителю вашему, что не благословляю я поход ваш и допустить его не могу.

Братья переглянулись, но прежде чем успели возразить что-либо, святитель, легко угадав их мысли, добавил:

– Если же запрет сей будет нарушен, то суровое прещение падет на главу и отца вашего, и вас! Посему прошу вас, дети мои, распустите войско и возвращайтесь обратно. И да не прольется кровь христианская!

Тяжелыми, грозовыми взглядами смотрели исподлобья братья на митрополита. Казалось, единый вопрос застыл в них. А что же, владыка, не наложил ты прещения на убийцу рязанского князя? А что же христианскую кровь, проливаемую им который год, не торопишься ты защитить? Или же не так красна она?..

Не по-Божьему судил Божий предстоятель, а по человеческому рассуждению. Но противиться ему невозможно было. Войско на супостатов послано сражаться, а не первосвятителя русского и крестный ход с иконами и хоругвями ратовать… Как ни постыло на сердце, а придется поворачивать вспять, дальнейшее лишь отцу решать вместимо.

Поднялись резко все три брата. Старшие головы приклонили под благословение. Перекрестил их довольный митрополит. Когда же хотел он благословить Константина, тот резко отдернулся, едва сдерживая слезы бессильного негодования. По тонким губам владыки Петра скользнуло что-то похожее на улыбку – не то сожаления, не то понимания детской обиды. Напоследок троим княжичам преподнесли образы Успения Пресвятой Богородицы – списки иконы, писанной самим митрополитом, и с тем отпустили, провожая благовестом всех владимирских колоколов.

В Твери встречали княжичей сумрачный от очередного оскорбления отец, уже предуведомленный о случившемся посланными вперед гонцами, и радостная тому, что ее дети живы и невредимы, мать. Опрометью сбежала княгиня Анна с крыльца и бросилась навстречу сыновьям, едва только показались они. Еще не успел Константин вынуть ногу из стремени, а матушка уже стащила его с седла, прижала к груди, закружила:

– Это что ж ты со мной сделать удумал, чадунюшко неразумное?! – заструился ее ласковый взволнованный голос. – Бежать из отчего дома! Без родительского благословения! Да кто ж тебя надоумил?

– Я только, матушка, хотел за обиду батюшкину постоять, – отвечал Константин. – Прости за огорчение!