Слава России - стр. 101
Яков окончательно пришел в себя и отчетливо припомнил пышущего ненавистью татарчонка, жар которого пришлось ему остудить навеки-вечные. Похвалиться ли тем Холопищеву? Но тот вдруг омрачился:
– Вот, только… – и запнулся растерянно.
– Что только?
– Князя мы сыскать не можем… – вздохнул Гришка.
– Как так?
– Да уж так… Все видели, как он бился, но затем потеряли его. Ищем вождя нашего среди раненых, уповая на Божию милость. А я, вот, тебя вместо князя откопал…
– Так и почто ж мы время теряем?! – воскликнул Яков. – Идем искать князя!
– Да ты сам на ногах едва стоишь, тебя б перевязать сперва, вон как испятняли поганые…
– После перевяжешь! – отозвался Яков и, опираясь на чье-то подобранное копье, устремился в темноту.
Голова гудела, а сердце обливалось слезами по отцу и Пересвету. Но все это после, после… Теперь лишь одно важно: найти князя! Иначе что это за победа, если она обезглавила воинство? Иначе рассеются овцы без пастыря, и быть тогда снова беде на Земле Русской! Ох, недаром остерегал бывший брянский воевода благородного князя, заклиная поберечь себя…
Когда тьма уже совсем сгустилась, поглощая надежды и повергая русское войско в отчаяние, Яков, окончательно изнемогший в бесплодных поисках, повалился без сил на мягкую мхово-лиственную постель тихой дубравы, что простиралась правее Куликова поля. Он готов был уже отдаться горькому сну, как вдруг расслышал тихий вздох. Привстал Яков, прислушался. Не в ушах ли звенит, не мстится ли? Нет, не мстилось: невдалеке от него у могучего дуба лежал богатырь… Яков поспешил к нему и ахнул от радости:
– Гришка! Федор! Скачите к князю Владимиру Андреевичу и скажите, что князь великий Дмитрий Иванович жив и царствует вовеки!
Это точно был князь Дмитрий Иванович. Израненный, измученный, но живой и всего лишь уснувший от крайнего изнеможения после битвы в тени могучего дерева. От звонкого голоса отрока он пробудился и, воззрившись на Якова, спросил только:
– Что там?
– Радуйся, княже, победе великой! – отозвался Яков.
Лес, меж тем, уже осветился яркими факелами. За Гришкой и его земляком Федькой Сабуром спешили к Дмитрию Ивановичу его князья и воеводы, а впереди других – брат его, Владимир Андреевич.
– Милостью Божьей и пречистой его Матери, помощью и молитвами сродников наших святых мучеников Бориса и Глеба, и молитвами русского святителя Петра, и пособника нашего и вдохновителя игумена Сергия, – тех всех молитвами враги наши побеждены, мы же спаслись! – возвестил он, падая в ноги великому князю.
– Сей день сотворил Господь, возрадуемся и возвеселимся, люди! – отозвался тот, поднимаясь. – Благодарю тебя, Господи Боже мой, и почитаю имя твое святое за то, что не отдал нас врагам нашим и не дал похвалиться тем, кто замыслил на меня злое: так суди их, Господи, по делам их, я же, Господи, надеюсь на тебя!
Князю подали коня, и он в сопровождении свиты выехал в поле, на котором при свете факелов шла скорбная работа. Уцелевшие собирали убитых… Иных – дабы предать земле здесь же, немногих – дабы отвезти в родные отчины. Глядя на это горькое зрелище, Дмитрий Иванович спросил:
– Скольких воевод, скольких служилых людей лишились мы днесь?
Из темноты прозвучал негромкий ответ:
– Нет у нас, государь, сорока бояр московских, да двенадцати князей белозерских, да тринадцати бояр – посадников новгородских, да пятидесяти бояр Новгорода Нижнего, да сорока бояр серпуховских, да двадцати бояр переяславских, да двадцати пяти бояр костромских, да тридцати пяти бояр владимирских, да пятидесяти бояр суздальских, да сорока бояр муромских, да тридцати трех бояр ростовских, да двадцати бояр дмитровских, да семидесяти бояр можайских, да шестидесяти бояр звенигородских, да пятнадцати бояр угличских, да двадцати бояр галичских, а младшим дружинникам и счета нет; но только знаем: погибло у нас дружины всей двести пятьдесят тысяч и три тысячи, а осталось у нас дружины пятьдесят тысяч…