Сладостно и почетно - стр. 5
Так оно и получилось. Фрелиха привезли, тщательно обыскали, отобрали все, что положено отбирать у арестованного, и в одном мундире – уже без ремня и погонов – заперли в одиночке. А через полчаса, не успел он еще и освоиться на новом месте, его вызвали на допрос.
– Вы, конечно, удивлены, – сказал следователь, – и считаете случившееся недоразумением? Верно, Фрелих. Я тоже склонен думать, что это не более чем недоразумение.
– Черт побери! – воскликнул сразу повеселевший лейтенант, – А я и не сомневался ни на минуту!
– Позвольте мне кончить. Я ознакомился с вашим послужным списком, Фрелих, и я не верю, что такой заслуженный боевой офицер может быть предателем или пораженцем. Поэтому то, что вы вели пораженческие разговоры, следует считать…
– Пораженческие разговоры? Какие пораженческие разговоры?!
– Не перебивайте, пожалуйста. Здесь полагается слушать молча, а отвечать только на вопросы. И не задавать их! Уяснили?
– Так точно, уяснил.
– Вот и хорошо. Итак, мне хотелось бы верить, что вы вели пораженческую пропаганду не по собственному умыслу, а находясь под чьим-то влиянием. Это вещи разные. Повторить подсказанное, не дав себе труда задуматься над смыслом, –
это проступок, серьезный, в некоторых случаях даже весьма серьезный, но не более.
А вот самому измышлять и распространять пораженческие слухи – это уже совсем другое. Это уже измена, Фрелих, измена и нарушение присяги. Улавливаете разницу?
– Так точно. Но я не совсем…
– Не совсем понимаете, догадываюсь. Хорошо! Как говорится, карты на стол. Неделю назад, то есть двенадцатого января, вы провели вечер в офицерском казино авиабазы – припоминаете?
– Двенадцатого? – Фрелих задумался. – Да, пожалуй… Двенадцатого, если не путаю, день у меня был свободный, без вылетов.
– Прекрасно. А теперь вспомните, о чем говорилось за вашим столом. И что, в частности, говорили вы сами.
– А черт его знает, о чем! Знай я, что через неделю мне зададут этот вопрос, то сидел бы и записывал. А так я пил. Обо всем, наверное, говорили.
– Например, о положении в «котле»?
– Да уж наверняка! Если мы летаем туда, то уж наверное и обсуждаем то, что там видим, верно?
– Вы говорили, что положение Шестой армии безнадежно, поскольку авиация не в силах ее снабжать?
– Может, и говорил. Не помню уже. Говорил, наверное.
– И после этого вы спрашиваете меня, «какие пораженческие разговоры»?
– Так вы это считаете пораженчеством? Ничего себе! – Фрелих рассмеялся. – О том, что мы не можем обеспечить снабжение, знает любой дурак. Паулюсу требуется как минимум шестьсот тонн продовольствия, горючего и боеприпасов в сутки; это триста самолетовылетов, поскольку больше двух тонн наши тарахтелки взять на борт не могут, хоть лопни. А можем мы обеспечить триста рейсов в сутки? Да на сегодняшний день весь наш 4-й флот не располагает и сотней исправных машин! И после каждого вылета их остается меньше и меньше – степь вокруг Гумрака усыпана обломками наших «юнкерсов»!
– Так вы, Фрелих, считаете, что эти печальные факты и цифры следует доводить до всеобщего сведения?
– До чьего сведения?! – крикнул лейтенант, теряя терпение. – Мы что, по-вашему, русских об этом информируем? Я говорил со своими товарищами по эскадрилье, которые не хуже меня знают обстановку!