Сладостно и почетно - стр. 13
– Она сейчас в Берлине – по крайней мере, была две недели назад. И собиралась ехать к вам, у нее какое-то неотложное дело. Вы уже виделись?
– Нет. Однако продолжайте, вы начинаете меня интриговать. Кто «поручил» вам говорить со мной?
– Имена пока несущественны. Мы знакомы уже десяток лет, доктор Дорнбергер, и я не принял бы этого поручения, будь у меня хоть малейшее сомнение в том, что наши взгляды полностью совпадают. Скажите, вас ничто не удивило в том факте, что именно вы – в данном случае простой капитан вермахта – оказались в одном из последних списков на эвакуацию из «котла»?
– Еще бы, черт побери! И единственное объяснение, которое могло прийти мне в голову, это моя фамилия. Возможно, болваны приняли меня за родственника того бригаденфюрера, что развлекается фейерверками на Узедоме.
– Не заблуждайтесь на сей счет, дорогой доктор. Болваны, о которых вы говорите, очень точно осведомлены – кто чей родственник. Странно, что вам не пришло в голову другое. Вы ведь работали с Хартеком в Гамбурге? Вы занимались проблемой разделения изотопов? Этим все и объясняется.
– Вот как, – Дорнбергер недоверчиво глянул на собеседника. – Вы что, всерьез это?
– Да помилуйте, сейчас несколько крупнейших лабораторий возятся с гексафторидом урана, и у них ничего не получается! Бедняга Менцель на каждой аудиенции выклянчивает у Геринга отозвать из армии всех, кого только можно подключить к этой работе.
– Ну, вот и пусть ищут… кого можно подключить. Если бы я хотел работать, мне достаточно было в свое время подписать контракт с вооруженцами, и меня до конца войны не коснулась бы никакая самая тотальная мобилизация…
Безлюдная до сих пор аллея начала оживать: подходило время обеда и больные направлялись к главному корпусу санатория. Дорнбергер достал часы, вопросительно глянул на своего гостя.
– Как вы насчет заправки? Нет? В таком случае я тоже пас. Как ни странно, с аппетитом у меня неважно… хотя в Сталинграде я думал, что если выживу, то до конца дней своих буду жрать, как Гарпагон.
Розе улыбнулся:
– Вы, конечно, имели в виду Гаргантюа…
– Кого? А, да, вероятно. Ну, словом, того самого обжору. Так у них, говорите, не ладится с разделением изотопов?
– Не так громко, пожалуйста, – Розе понизил голос, к их скамейке приближалась группа больных, и тут же заговорил другим тоном: – Фрау Рената, кстати, выглядит по обыкновению прелестно.
– А что ей сделается, – сказал Дорнбергер. – Такие всегда прелестно выглядят. Но что она торчит в Берлине – это странно. Кошки ее породы наделены особо изощренным инстинктом самосохранения.
Розе, видимо почувствовав себя неловко, пробормотал что-то и полез за платком.
– Да бросьте, Пауль, – Дорнбергер усмехнулся. – Ее вы знаете тот же десяток лет, что и меня. Так что могли, я думаю, составить некоторое представление. Ладно, хватит конспирации, мы снова в преступном одиночестве. Что, собственно, вы мне хотели сказать?
Розе, кончив полировать стеклышки пенсне, прищемил зажимом переносицу и, сняв шляпу, промокнул лоб – скамья стояла на солнце, и припекало уже совсем по-летнему.
– Послушайте, Эрих, – сказал он негромко, – я прекрасно знаю, почему вы отказались от работы в Проекте, и, в общем, разделяю ваши чувства. Хотя, может быть, посоветовал бы избрать другой путь. В конце концов, согласитесь, не все же из ваших коллег, оставшиеся в лабораториях, мечтают осчастливить вождей «тысячелетней империи» урановым оружием. Дибнер – может быть, Менцель – может быть…