Сквозь Бесконечность. Акт Первый: Эра Отверженных - стр. 128
Из размышлений его вывел громкий и смачный плевок Крогга, который стоял, прислонившись к дереву, и скептически осматривал инфракрасные очки с функцией распознавания движения и дыхания. Все остальные всё ещё были в палатке и, может быть, даже спали, хотя Кэсседи понимал, что, если бы его сейчас уложили на боковую, он так бы и остался лежать с открытыми глазами в предвкушении того, о чём мечтал всю жизнь. Но почему он временами так противился мысли, что наконец зайдёт в Москву и откроет то, что этот древний город так долго скрывал от всего человечества? Может быть, он боялся потерять то, над чем он корпел, сколько себя помнил? Идея о Москве преследовала его уже больше тридцати лет: Кэсседи буквально просыпался и засыпал с видениями, как он взламывает заржавевшие замки на старинных московских небоскребах, офисных и торговых центрах и, что ещё более интересно, университетах и центрах хранения ментальной информации. Более того, если верить легендам, то именно в центре Москвы находится первая и всевышняя церковь Единой Веры: настоящий оплот паломников давно ушедшего XXIV века и средоточие ужаса и ненависти для тех, кто хоть немного знал о Забвении. Движение Единой веры зародилось в этом городе и распространилось не только на всю планету, но и на всю известную Вселенную. Оно уничтожило рудиментарные монотеистические религии и поработило сознание человека, говоря о прогрессивности и величии человечества, но вогнало планету в эпоху разрухи и умственного застоя. Почему так получилось? Кто за этим стоял? Вот лишь маленькая толика вопросов, на которые он мог найти ответы за Великой Преградой. Не стоит при этом забывать о музыке, литературе, живописи, скульптуре, в общем, обо всём том, что находилось под запретом религиозных фанатиков и что подвергалось безжалостному уничтожению во имя Единого.
– И после всего этого Собор так и не был упразднён, – прошептал Кэсседи, но Крогг услышал его без каких бы то ни было проблем.
– Опять причитаешь? – Он снова сплюнул. – Всегда знал, что люди безумны, но ты самый дурной из всех.
– Да нет. – Адамс пожал плечами. – Я лишь в очередной раз думаю, правильно ли мы поступаем, что идём туда.
– Пф! Конечно нет. И я не раз об этом говорил.
– Да нет, я в другом смысле.
В ответ Кэсседи услышал лишь задумчивое мычание, означавшее, что Крогг не настроен на разговор. Что же, скорее всего, так даже и лучше, ибо здоровяк бы опять затеял разговор о слабости и убогости человеческой расы, а потом стал учить его уму-разуму. Да, ещё одна мысль, на которой Кэсседи ловил себя всё чаще и чаще: Крогг изменился. Он не мог сказать точно, когда произошла перемена, но в один прекрасный момент он перестал разделять с Адамсом его увлечения выпивкой, кутежами и прекрасными девушками и вместо этого уходил восвояси, занимаясь непонятно чем. Более того, если раньше они болтали без умолку, совместно высмеивая современное кеметское общество и его лживые диктаторские устои, то сейчас Крогг лишь критиковал Кэсседи. Это начинало раздражать, и Адамс ловил себя на мысли, что ему не всегда приятно находиться вместе со своим старым другом. А может, он просто преувеличивает, что вполне объяснимо переутомлением и волнением по поводу Москвы.
Он встал на ноги, почувствовав, как крупные капли росы скатываются на землю с его комбеза, внимательно изучил показания прибора слежения за ментальными сигнатурами и сказал скорее просто в пространство, нежели Кроггу: