Скверное дело - стр. 6

и уселся пить чай в женской компании. Одна – Светочка непосредственно работала с Плаховым, другая забегала (комната через коридор) на чаепитие. Обе хорошенькие, как положено в музейной обстановке, на которую само время накладывает свой неповторимый отпечаток, разглаживает скомканные унылой действительностью черты и готовит для другой жизни, от предчувствия которой сладко обмирает сердце. Потому женщин среднего возраста, в лицах которых непременно присутствует бытовая драма, в музеях поменьше, а попадаются больше такие вот девушки или старушки смотрительницы, недвижимо, как львы перед музейным входом, восседающие возле дверей из зала в зал. Без них никакая экспозиция не будет полной.

Но это к слову, пока все пьют чай в комнате, рядом с той, где работал покойный Кульбитин. Балабуев копал свое, а Леню послал, приглядеться на месте. Он Леню ценил. Так ему и сказал: – Проветрись. Иди и погляди… Леня, как пылесос, должен был втянуть, всосать с места преступления все, что только возможно, без разбора. Все слухи, все разговоры, все предположения, не бросаясь заранее на призрачный след. Как раз для него задача. А дальше они с Балабуевым сядут и подумают. Возьмут быка за рога.

И рассказывал Леня занимательно.

– Сплавлялся на Горном Алтае. Река быстрая, несет, камни кругом. А тут медведь в воду зашел. Стоит и ждет, пока подъедем.

– И что же? – Ужасались женщины.

– Как вас вижу, только в глаза не заглядывал. Этого нельзя, специально предупреждали. А так лапой помахал, повернулся и пошел. А знаете, почему? Четверг. Рыбный день. Если пятница, тогда, конечно. Нам бы такую сознательность… – Разводил Леня руками. – А у вас интересно.

Может, интересно, но пусто. Рабочие комнаты не предполагали большого комфорта. Выход в узкий коридорчик, спуск по ступеням и во двор. Это, если проникать с черного хода, который закрывался изнутри и был теперь под сильным подозрением. Не пользовался ли им Кульбитин в тот роковой вечер?

– Обычное дело. – Рассказывали наперебой девушки. – Только он не черный, а служебный. Что бы всякий раз через экспозицию не бегать. Но закрываем обязательно. Снаружи звоночек, по звонку впускаем, не иначе. Вышел – защелкнул за собой, а назад – звонишь. На ночь – еще и засов. Обязательно. И тогда через главный выход.

– А кто закрывает?

– Павел Николаевич или Алексей Григорьевич.

– Той ночью засов был закрыт. – Размышлял Леня. – Значит, преступник – собеседник Кульбитина (если он был) ушел первым.

– Не музей, а скорее реставрационные мастерские. – Поясняла Света. – И принадлежим мы Академии Наук. Здесь все научное. А Музей для тех, кто интересуется. У нас зал специальный. Для научных заседаний. Там лекции читают.

– Можно вот так с улицы заскочить и послушать? – Восхищался Леня. – Билет купил и проходи?

– Лекторий. Абонемент сразу на весь цикл. А деньги для одной видимости. Нас даже в войну не закрывали. И студенты ходят, и старушки. Раньше народа было много.

– Алексей Григорьевич читал? Плахов?

– На него, как в театр, ходили.

– И Кульбитин?

– И Кульбитин. Я тоже читала. Я исторический факультет закончила.

– Вот оно как. – Тянул Леня. – Тогда и мне расскажите. – Что это у вас такое, страшное?

За стеклами шкафов и на открытых полках стояли несколько десятков голов, какие можно увидеть в мастерской скульптора. И видно, что стоят они так давно, можно сказать, всегда тут стояли. Убери эти головы, и комната изменится.