Скверное дело - стр. 19

– Не хочу.

– И правильно. Как должностное лицо я, конечно, спокоен и беспристрастен, какие могут быть претензии, а, как человек, я на вас в обиде. Вы этот геморрой запустили, а теперь – доктор помогите? А я кто? Живой индивид Начальство на меня наседает. Не знаете, кстати, почему? Что за повышенный интерес? Вы не представляете, сколько таких, как ваш Кульбитин, находят. И никто особо не парится. А тут, буквально, на ушах выстроились и стоим, такой шум. Иностранцев вокруг понатыкали, как ржавых гвоздей в доске. И все они с вашим Павлом Николаевичем в дружбе и согласии. Иностранец теперь нам друг, товарищ и брат. У нас ведь крайности. То через проволоку общаемся, то целоваться лезем, куда покажут. А они ведь тоже люди со своим интересом. Ваш подчиненный с ними дела вел. Кто в этом может разобраться, как не вы? Кто мне станет помогать? Раньше, как говорили. Дети – лучшие друзья чекистов. А вы – взрослый дядя, тем более должны понимать.

– Ну, знаете. – Запротестовал Плахов. – С моей стороны – максимальное содействие. Мы ведь не просто человека, прекрасного специалиста потеряли.

– Вот именно. Специалиста. – Подхватил Валабуев. – Ну, и чем он таким отличился, чтобы по голове кирпичом вознаграждение получить. Вот, знаем мы, он экспертизу заказывал.

– Первый раз слышу. Мы пока материал по экспедициям не разберем, никаких экспертиз.

– И по журналу можете проверить? Ведется у вас регистрация?

Пока Плахов доставал журнал, перелистывал страницы, Валабуев осматривался. – Чей это портрет. (Вообще то портретов было два.)

– Вот тот – Успенский Федор Иванович – крупнейшая фигура по истории Византии. В России и в мире. Вы Историю Византийской империи в руках держали?

– Не доводилось. – Скромно отвечал Валабуев. – А второй кто? В черной шапочке.

– Академик Борисов Владимир Алексеевич. Основатель нашего музея. Продолжатель дела Федора Ивановича.

– Смотри, как бородку подстриг. Клинышком. Старинная наука.

– Товарищ Сталин так не считал.

– Кто, извините?

– Сталин. Иосиф Виссарионович. Вызвал Владимира Алексеевича из ссылки, тот преподавал историю в Томском университете, и распорядился обновить исследования по истории Византии. При своей личной поддержке. Тогда и нас организовали. А было это в 1943 году.

– Во время войны?

– Вот именно. Потому, никакая она не старинная. Турки цацкались с нейтралитетом. Выжидали, кто кого. Только бы рыпнулись, мы бы им хвост защемили, припомнили и Константинополь, и проливы.

– Ого, игра шла. А я и не знал. Тут, оказывается, серьезная политика. Что же это вы? Нужно уважить товарища Генералиссимуса. По справедливости.

– Не положено в государственном учреждении. А разрешат, вывесим. Вот этот журнал. Как видите, никаких записей. С мая месяца.

– А разрешение вы должны давать?

– Нет. Он сам.

– Непорядок. Потому и слал под номерами. А какой результат, не знаете?

– Я вам сказал, под номерами.

– Алексей Григорьевич, разве я не понимаю. Под номерами. А вы все равно возьмите. Номер X в сравнении с номером У.

– Не совпадают.

– Что не совпадают?

– Номер X с номером У.

– Вот видите. А что это нам дает?

– Ничего.

– Ничего – это тоже ответ. Пусть полежат… Кстати, был у вас этот Картошкин? Недавно только ушел? Что вы ему такое рассказывали, если не секрет?

– Про конференцию. Историю вопроса, если хотите.