Скучный попаданец, или 500 лет назад - стр. 42
Седов, увлекшись, уже не обращал внимания на слушателей, продолжал говорить скорее самому себе, рассказывать все то, что не являлось тайной для любого учащегося школы, но здесь, в 16 веке, спрессованное в часовой рассказ, составило для него самого ужасающую кровавую картину, он говорил, а перед глазами его вставали полки в различных старинных мундирах, атаки конницы, поля, устланные трупами, сожженные города и деревни, зарастающие пашни, которые некому было обрабатывать… Оказывается, где-то в глубине души он все это время подспудно чувствовал какую-то глобальную, вселенскую несправедливость истории, если можно так сказать, которую, конечно, никогда нельзя было исправить. Никогда? Но ведь и люди не попадали в прошлое на пятьсот лет?… Да нет, бред…
С этой мыслью Седов, скомкав конец 20 века и последние годы, все же договорил. Давно кончился взвар, хрипело в горле, и Николай Федорович смог осмотреться. В свете лучин (сколько раз меняли?он не заметил) его новые знакомцы предстали перед ним в непривычном виде. Стоя на коленях, молился на божницу Ефим, «богородице дево… спаси и сохрани Русь и людей русских» – удалось расслышать Седову. Плакал Федор, молча размазывая слезы по бороде. Матерился Гридя, обхватив плечи руками и раскачиваясь на лавке. Ссутулился и даже состарился на вид Семен, как будто сам прошел все эти бесчисленные войны. Вжался в стену с белейшим лицом Егор, как бы желая отдалиться от Седова и его страшной правды на пятьсот лет вперед. Видимо, все слышавшая Машка плакала на кухне, по крайней мере, девичий всхлип в глубине дома мог принадлежать только ей. А прямо напротив Николая Федоровича стоял, выпрямившись во весь свой рост, прямо сейчас готовый к бою старый воин Никодим, ничем не похожий на старика Никодимыча. Стоял, напрягши все мышцы, и не замечая, что вцепился левой рукой в плечо сидящего на лавке князя. Князь же был бледен, напряжен до крайности, как струна, но… при этом спокоен.
–Простите, люди, что вывалил все это на вас одним разом – хрипло, с неловкостью сказал Николай Федорович – для нас-то это уже история… прошлое далекое… каждый ребенок знает. А для вас будущее…
–Что же, старче – с трудом расцепив зубы, через некоторое время ответил ему князь – ты сдержал свое слово, рассказал нам все, как мы сами тебя и просили… Некого винить… Думал я, что беды мои (и наши) велики, однако ж теперь вижу, что глуп был и себялюбив, узнав, что готовится народу русскому… и в самое ближнее время к тому ж… Давайте укладываться, хоть и вряд ли засну я сегодня…
Во время их диалога народ более-менее пришел в себя. Закончил молитву Ефим и встал с колен, скользнул в другую комнату Егор, успокоились Семен и Гридя. Вытер лицо Федор. Снова ссутулился Никодимыч, с опаской и даже удивлением – как это он? – убрав руку с плеча князя.
–Пойдемте, что ли, покажу, кому где постелено – сказал он.
В глубине дома оказалось несколько небольших комнат. Первым разместили князя, затем показали комнатку Седову. Там тоже стояла лучина на подставке, и была очень широкая лавка с накинутой на нее (видимо, из овчины) постелью. Отдельно было такое же одеяло.
–Завтра уж, после бани, перины и прочее достанем – будто бы извиняясь, сказал старик.
Николай Федорович молча кивнул, стянул с себя свитер, кроссовки со штанами, и, завалившись в термобелье под покрывало, дунул на лучину, уже не глядя, как будут устраиваться остальные. Не прошло и пары минут, как усталость от этого дня накрыла его, и он буквально вырубился.