Скромная жертва - стр. 26
Проблема с этим была лишь в том, что программу назначали одни, а компенсировать ее приходилось другим. Иногда Екатерина Павловна казалась себе цирковой лошадью, годами выполнявшей поклон с хлебом-солью в фойе, галоп по залам, гарцевание перед жемчужинами музейной коллекции и финальный прыжок через огонь с магнитиком на холодильник под финальные аплодисменты. Не клоун в смешных ботинках со слезопусканием из глаз – и на том спасибо. Как только держатся обреченные жить на той же арене сотрудники школ и библиотек?
Профессиональное выгорание давно стало частью рутины, от которой ее, как ни странно, почти уберегла еще более колготная административная деятельность. Она давно водила экскурсии только для совсем-совсем випов. Гости попроще наслаждались рассказами ее опытных и квалифицированных – в галерее к этому подходили серьезно – коллег.
Но сегодня ей пришлось-таки выйти «на фронт» из своего комфортного кабинета с умиротворяющей даже после визита губернатора репродукцией ренуаровского «Собирания цветов». Глава экскурсионного отдела Маргарита Ивановна Свалова, которую в галерее звали королевой Марго, катастрофически опаздывала на работу и, что уж совсем на нее не похоже, не брала телефон.
– Уважаемые гости! – натянуто улыбнулась Екатерина Павловна, окинув опытным взором делегацию. «Спасибо, что не приехали в автозаке!» – чуть не вырвалось у нее при взгляде на приехавших в автобусе МВД и «Toyota RAV4» гостей.
Ей давно хватало секунды, чтобы понять, как долго продлится экскурсия, сколько вопросов задаст конкретная старушка с блокнотом и насколько серьезно сорвешь голос с толпящимися в холле школьниками в каникулы, перекрикивая мучительную какофонию, в которую густо сливаются хихиканье над мемами в телефонах, наготой скульптур и репликой очередного настырного идиота, уверенного, что задает остроумный вопрос.
Принадлежность новых посетителей к органам была очевиднейшим секретом Полишинеля. Экскурсантов объединяли дисциплинированность, решительность, настороженность и хладнокровие. Их лица, в сущности, были хищническими. Исключение составлял разве что полноватый невысокий русоволосый мужчина с голубыми глазами и доброй усмешкой, следовавший за рослым, крепким шатеном с крупными, но изящными чертами лица, слишком умным, а потому тяжелым взглядом. Ее удивила его серьезность и какая-то настороженность, будто он знал опасности жизни лучше других и всегда был настороже.
Когда невзрачная администратор музея, встречавшая у автобуса гостей, едва не упала, споткнувшись, Гуров подхватил ее и, кажется, даже не слышал, как та рассыпалась в благодарностях. «Такой, – подумала Екатерина Павловна, – видит тебя, только пока ты жертва. А поверишь ему, решишь, что теперь счастье, – а герой уже ускакал на белом коне, только пылью дыши. Жаль, Марго нет. Она бы все сразу про него поняла и высмеяла. И куда запропастилась? Теперь бросайся грудью на амбразуру к этим випам из МВД! И почему в любой группе женщины всегда противнее? А здесь еще и вдвойне…»
Как и Гурову на приветственном обеде, ей бросились в глаза близнецы. Высокомерные, амбициозные красотки с очевидным синдромом отличницы уверенно топтали жизнь, как дорожку к музею, каблучками, преследуемые свитой обожателей. Штабелями сами собой укладывались: молодой мужчина со светло-русыми волосами, прямым носом и не по годам печальными серыми глазами цвета прогоревших углей; юный плейбой, шагавший к храму искусства так, будто доставил в своем лице его сотрудникам главный экспонат; и рассеянный толстяк, словно сошедший с картины «Страна лентяев» Питера Брейгеля-старшего, хотя что-то подсказывало Савиной, что под непритязательной внешностью скрывался наделенный цепким умом, деятельный человек, как под цветущим лугом с «Лоскута травы» Ван Гога пряталась голова прекрасной крестьянской женщины. Вот только двуличие здесь предопределялось не нищетой, заставлявшей экономить холсты, как у Ван Гога, а пониманием человеческой природы, ведь люди редко воспринимают то, что не излучает опасность за версту, всерьез.