Размер шрифта

Скрещение судеб - стр. 79

, стихи шли, а она сама их гнала, не пускала. «Сколько строк миновавших! Ничего не записываю…» «Почему Вы не пишете? Потому что время одно и его мало и писать себе в тетрадку – Luxe[36]. Потому что за переводы платят, а за свое – нет…» «Своего не пишу – некогда…» Гнала стихи. Гнала, потому что стихи для нее – работа, а она работала другую работу, всецело ее поглощавшую, и даже ночью, во сне находила нужные ей строки для этой другой работы, как когда-то для своей.

Итак, переводы. Весь голицынский период и последующий, вплоть до 26 июня 1941 года: «Попробуем последнего Лорку…» – переводы.

Важа Пшавела – 184

Гогот<ур> и Апшина – 520

Балл. о Р.Гуде – 116

Мал<енький> Джон – 160

Этери – 1352

Бехер (на франц.)

Болгары – 76 (по 6 июля)

Нар. лирика – 42?

Орешина – 28

Мне белый день чернее ночи – 20

На лужайке пляшут зайцы – 32

Бодлер – 147

Ляшские песни

Бабка – 26

О ты, к-ой – 18

Песня работниц – 24

Подсолнеч. Украины – 12

Франко

Отступл. – 16

Тереза – 34

Христ. и крест – 28

Жанетта – 16

Барышня – 8

Милую целуя – 12

Встав. утречк. – 14

Франко – 32 (…любви)

Франко – 16 (сон)

Мицкевич

Ода молодости –

Девушка –

Шенвальд – 64

Пшибось – 16

Важик – 20

Евреи –

(С 20 февр. 1941 по 26 марта переведено 529 строк Белор. Евр.)».

И это еще не совсем полный список. И далеко не все из этого списка было опубликовано при жизни Марины Ивановны, вернее, малая толика. И как бы предвидя это и предчувствуя неизбежность близкого конца, она в своей тетради 5 сентября 1940 года записывает: «Ну, с Богом, за свое. (Оно ведь тоже посмертное.) Но Et ma cendre sera plus chaude que leur vie…»[37]

Двадцать строк в день, а когда и меньше, с чешского, сербского, хорватского, болгарского, грузинского, польского, испанского, еврейского – более чем с десяти языков переводит на русский. И радуется, когда перевод идет легко, когда чужие стихи ей чем-то созвучны: «Сделано – все 3 – в три дня, т. е. 76 строк: 3 × 25 – 25 стр. в день, играючи (вчера – 36 строк). Это тебе не Важа Пшавела червивый…»

Нет ни прародительских портретов,

Ни фамильных книг в моем роду.

Я не знаю песен, ими петых.

И не их дорогами иду.

Но стучит в моих висках – лихая,

Темная, повстанческая кровь.

То она меня толкает к краю

Пропасти, которая – любовь.

Это одно из трех, с болгарского, – Елисавета Багряна. Или Робин Гуд, «веселый, деручий».

Рассказать вам, друзья, как смельчак Робин Гуд, –

Бич епископов и богачей, –

С неким Маленьким Джоном в дремучем лесу

Поздоровался через ручей?..

Двенадцать месяцев в году,

Не веришь – посчитай.

Но всех двенадцати милей

Веселый месяц май…

«Каждую народную песню, будь то русская, немецкая, французская и пр. – я неизменно чувствую своей», и, конечно, такая работа, над такими стихами была своя – дающая радость и удовлетворение.

Еще в 1929 году Марина Ивановна писала Анне Тесковой: «(убеждена, что Р.[38] бы Вас любил, – почему “любил” – любит). Убеждена еще, что когда буду умирать – за мной придет. Переведет на тот свет, как я сейчас перевожу его (за руку) на русский язык. Только так понимаю – перевод…» Но так переводить – «за руку» – было возможно, должно быть, Рильке, Бодлера, Лорку, народные баллады и песни, так ею любимые. «Я перевожу по слуху – и по духу (вещи). Это больше чем “смысл”… «Идя по следу поэта, заново прокладывать всю дорогу, которую прокладывал он…» Так прокладывала она эту дорогу, переводя Пушкина в 1936 году на французский язык, Лермонтова – летом 1939 года.

Страница 79

На следующую страницу