Скоро полночь. Том 2. Всем смертям назло - стр. 21

Но и при себе Ненадо Басманову тоже хотелось оставить. По той же самой причине. Ну да ладно, полдня-день он и сам управится. Оставалась у него надежда, что до укрепленного города отряд как-нибудь доедет.

– Значит, так и решили. Ты, Игнат Борисович, за комбрига поработаешь, а мы с тобой, поручик, здесь. Вы куда трофейное английское оружие девали?

– Да там, в соседнем вагоне сложили.

– Отправь, Валерьян, толкового унтера, пусть наготове будет. Если что случится, чтобы снова раздать. У меня на пленных надежды больше, чем на буров. Все же культурная нация, обезьян с пулеметами не так испугаются. Да я и сам с ними поговорю. Вроде бы так, на общие темы, о жизни, о смерти, но в нужную сторону сориентирую. И вообще, кто-нибудь озаботился, чтобы их накормить, напоить, медпомощь оказать?

– Раненых перевязали, сам видел, – ответил Ненадо, – про остальное не интересовался. Тут в эшелоне свое, бурское начальство есть.

– Ладно, до разъезда потерпят. А потом, поручик, переведи пленных в наши вагоны…

– Будет сделано, Михаил Федорович. Я, если хотите знать, полностью с вами согласен в данном вопросе, – без должного почтения глядя на Басманова, ответил Оноли.

– Вот ты знаешь, Валерьян, я с тех пор, как в пятнадцатом году начали таких фендриков,[6] как ты, в нормальные части присылать, так и понял, что война проиграна. Уловил ход моей мысли?

– Так точно, ваше высокоблагородие. А кто же мешал вам, кадровым, без нашего участия войну проиграть? Дешевле бы обошлось.

Подобным образом Басманов позволял пикироваться с собой только кавалерам «Царьградского креста». Да и то с глазу на глаз. В служебной обстановке спрашивал пожестче, чем с других.

Вернулся Сугорин от Крюгера, и Михаил рассказал ему все, что сам услышал от Шульгина с Кирсановым и успел обдумать.

– Вы меня продолжаете удивлять, – со странной интонацией сказал полковник. – Теперь у вас «Война миров» Уэллса намечается. На Англо-бурскую сагитировали, я согласился. Но о другом мы не договаривались.

– А я на что договаривался? Сдается мне, Валерий Евгеньевич, все степени вашей свободы были исчерпаны в восемьсот девяностом году? Когда вас в кадетский корпус родители отдали?

– В девяносто первом. В Первый Киевский.

– Извините, на год ошибся. Но каштаны на бульварах также цвели. Вот на этом и все. Меня – в девятьсот шестом. Во Второй Петербургский имени Александра Третьего. С тех пор возможности выбора жизненного пути у нас с вами были достаточно ограничены. Не так?

– Не совсем ограничены… – Сугорин помолчал. – Но в общем вы правы. Вы можете сейчас вернуть меня на мою дачу в Одессе?

– Если вы этого действительно хотите – могу. Не прямо сейчас, но в ближайшие сутки сделаем. С положенным выходным пособием. До следующей мировой войны доживете безбедно. Море шумит, виноградные листья на веранду падают…

– Не будьте столь язвительным, – вскинул подбородок полковник. – Ваши манеры иногда… раздражают. И при этом…

– Да вот ведь в чем штука, получается, что и не хочу я возвращаться, – немного подумав, ответил Сугорин. – Интересно мне… Я не так давно в своей постели помереть собирался, раз на фронтах не пришлось, а после того, как вы меня своим магнитным браслетиком подлечили, – удивительная, слов нет, штучка, – так чего же и еще не повоевать?