Сказки века джаза (сборник) - стр. 46
Он не успел ничего ответить, а она уже приказала шоферу и, улыбнувшись, снова откинулась на сиденье машины.
– Элеонора, не можем же мы… Там невозможно разговаривать…
– Квартира не убрана? – перебила она его.
– Там убирают раз в месяц, по-моему…
– Ну, тогда все в порядке. Так даже лучше – не будет никакой разбросанной по диванам одежды, как это обычно бывает, когда мужчины живут одни. Дорогой мой, на вечеринке у лейтенанта Хотсана мы с Гертрудой Эвартс видели кучу грязного белья прямо посреди комнаты, – мы туда приехали первыми, и…
– Элеонора, – серьезно сказал Клэй, – на меня это вовсе не похоже.
– Я знаю, что не похоже, вот поэтому мы и едем в твою квартиру, чтобы там поговорить. Господи, неужели ты думаешь, что сегодня хоть кто-то придает хоть какое-нибудь значение месту, где происходит беседа, – если, конечно, это не телеграфный столб и не причал у моря?
Машина остановилась, и, прежде чем он смог подыскать подходящее возражение, Элеонора вышла на тротуар и взбежала по лестнице, где и объявила во всеуслышание, что будет стоять у двери до тех пор, пока он не соизволит выйти из автомобиля и впустить ее в дом. Ему пришлось подчиниться. Он пропустил ее вперед и, поднимаясь по лестнице, услышал в темноте ее негромкий смех. Толкнув дверь, он зажег свет, и в первый миг они оба замерли. На столе стояла фотография Дика. Он был снят в обычном костюме и выглядел таким же вселенски мудрым и утонченным, каким они видели его в последний раз. Первой зашевелилась Элеонора. Она прошла по комнате, подняв пыль подолом своего шелкового платья, и, опустив руки на стол, тихо сказала:
– Он был таким милым, а теперь его нет… – Она повернулась к Клэю. – Он никогда ни о чем серьезно не задумывался. И не беспокоился о том, что же будет там, дальше… Я сомневаюсь, что он когда-либо слышал слово «вечность». Он был так красив – рыжие волосы, голубые глаза… – Она замолчала и опустилась на пуфик, стоявший перед печкой. – Разожги огонь, обними меня и давай поговорим.
Он послушно пошел искать дрова, а она сидела и говорила:
– Я не хочу ничего делать и даже не буду предлагать свою помощь, – я слишком устала. Уверена, что нам будет вполне уютно, если я просто буду сидеть и говорить, правда?
Стоя на коленях и держа в руках банку с керосином, он посмотрел на Элеонору и сказал вдруг охрипшим голосом:
– Расскажи мне немного об Англии… и немного о Шотландии. Расскажи мне, что тут происходило, какие-нибудь милые провинциальные дела и что-нибудь о женщинах… и о себе тоже… – Он вдруг замолчал.
Элеонора улыбнулась и присела на колени рядом с ним, зажгла спичку и поднесла ее к краю газеты, торчавшей из-под поленьев. Она повернула голову так, чтобы можно было прочесть написанное, пока еще не вся бумага почернела и превратилась в золу, и прочла вслух: «14 августа 1915-го. Налет цеппелинов», – и все, буквы исчезли в язычках пламени.
– Моя младшая сестра – помнишь ее – Кэтрин? Ну, Китти, с русыми волосами, она еще чуть шепелявила… Ее убило бомбой во время налета, ее и гувернантку, прошлым летом.
– Маленькая Китти, – печально произнес он, – много детей погибло, я слышал, очень много; не знал, что и она тоже. – Казалось, он был где-то далеко, в какой-то печальной стране.
Она торопливо сменила тему.
– Много, но сегодня мы не собирались говорить о смерти. Мы хотели притвориться счастливыми. Разве ты не видишь? – Она хлопнула его по колену. – Мы счастливы! Да! Почему ты только что был таким грустным? Ты расчувствовался, не так ли?