Сказки Степана Писахова - стр. 5
Что тут делать?
Тонуть в болоте нет охоты, полез вверх, избоченился на манер крюка и иду.
Вылез наверх. Вот просторно! И видать ясно, не в пример ясне, чем внизу на земле.
Смотрю – мой дом стоит, как на ладошке видать. А вниз пятьдесят верст, да по земле пять.
Да, дом стоит. На крыльце кот сидит дремлет, у кота на носу блоха.
До чего явственно все видно!
Сидит блоха и левой лапой в носу ковырят, а правой бок почесыват. Меня зло взяло, я блохе пальцем погрозил, чтобы сон коту не сбивала. А блоха подмигнула да ухмыльнулась, дескать, достань. Вот не знал, что блохи подмигивать и ухмыляться умеют.
Тут кот чихнул.
Блоха стукнулась теменем об крыльцо, чувствий лишилась. Наскочили блохи, больну унесли.
А пока я охал да руками махал, доски-то раскачались, да шибко порато.
«Ахти, – думаю, – из-за блохи в болоте топнуть обидно». А уцепиться не за что.
Мимо туча шла и близко над головой, близко, а рукой не достать.
Схватил веревку – у меня завсегда веревка про запас, – петлю сделал да на тучу накинул. Притянул к себе. На тучу уселся и поехал. Мягко сидеть, хорошо!
Туча до деревни дошла, над деревней пошла.
Мне слезать пора. Ехал мимо бани, а у самой бани черемуха росла. Свободным концом веревки за черемуху зацепил. Подтянулся. Тучу на веревке держу. Один край тучи в котел смял на горячу воду, другой край – в кадку для холодной воды, окачиваться, а остатну тучу отпустил с благодарением, за доставку к дому.
Туча хорошо обхожденье понимат. Далеко не пошла, над моим огородом раскинулась и пала теплым дождичком.
Морожены песни
В прежно время к нам заграничны корабли приезжали за лесом. От нас лес увозили. Стали и песни увозить.
Мы до той поры и в толк не брали, что можно песнями торговать.
В нашем обиходе песня постоянно живет, завсегда в ходу. На работе песня – подмога, на гулянье – для пляса, в гостьбе – для общего веселья. Чтобы песнями торговать – мы и в уме не держали.
Про это дело надо объяснительно обсказать, чтобы сказанному вера была. Это не выдумка, а так дело было.
В стары годы морозы жили градусов на двести, на триста. На моей памяти доходило до пятисот. Старухи сказывают – до семисот бывало, да мы не очень верим. Что не при нас было, того, может, и вовсе не было.
На морозе всяко слово как вылетит – и замерзнет! Его не слышно, а видно. У всякого слова свой вид, свой цвет, свой свет. Мы по льдинкам видим, что сказано, как сказано. Ежели новость кака али заделье – это, значит, деловой разговор – домой несем, дома в тепле слушам, а то на улице в руках отогрем. В морозны дни мы при встрече шапок не снимали, а перекидывались мороженым словом приветным. С той поры повелось говорить: словом перекидываться. В морозны дни над Уймой морожены слова веселыми стайками перелетали от дома к дому да через улицу. Это наши хозяйки новостями перебрасывались. Бабам без новостей дня не прожить.
Как-то у проруби сошлись наша Анисья да сватья из-за реки. Спервоначалу ладно говорили, слова сыпали гладкими льдинками на снег, да покажись Анисье, что сватья сказала кисло слово. По льдинке видно.
– Ты это что? – кричит Анисья, – како слово сказала? Я хошь ухом не воймую, да глазом вижу!
И пошла, и пошла, ну, прямо без удержу, до потемни сыпала. Сватья тоже не отставала, как подскочит (ее злостью подбрасывало) да как начнет переплеты ледяны выплетать. Слова-то – все дыбом.