Сказки старого волшебника или самая звёздная ночь в году - стр. 14

Вот, сказал, не договорив, и замолк. И глаза так лукаво блеснули.

– Куда пригласить? – Тяжкий груз на ногах вдруг обрёл вес ваты, а страх сменил курс на интерес.

– Вот. Самое главное. Ночью, после полуночи, за пустырём, на котором нынче разместились циркачи, приходи. Там я буду ждать тебя и ещё двоих у своего костра. Я буду рассказывать сказки.

– Что за муть? – вырвалось из Глеба.

Всё произнесенное звучало как-то слишком интимно что ли, как-то неправильно. Да и кто ж назначает встречи ночью?

Но Януса эта реакция не обескуражила. Он, явно утратив интерес к музыканту и его музыке, уже разворачивался, собираясь уходить.

– Тебе решать: прятаться всю жизнь по чердакам и рощам, или узнать нечто большее, что, скорее всего, изменит тебя безвозвратно. Только этой ночью. Завтра меня уже будут слушать в другом месте.

Глебу давно хотелось сделать нечто дерзкое, наперекор родительнице, но не открыто, ведь он больше всего на свете любил маму.

Он уже решил ответить отказом, но незнакомец исчез, и бросать отказ оказалось некому.

Что он там говорил? Какие-то сказки? А что это вообще такое? Да и зачем ему знать?

Желание играть совсем пропало, хотя в запасе ещё оставался час. Глеб поплелся домой.

– Не пойду. Чушь какая-то. Мало ли сумасшедших околачивается. Выдумал тоже, в полночь!

Он брёл и возмущённо шептал себе под нос, твёрдо уверовав в то, что никуда, конечно, не пойдет.

Но Янус, шагавший бодрым шагом уже в другую часть Гранамы, держался иного мнения.

«Одни сказки читают,

а другие в них живут».

М.Фрай

Леди-пацанка

– На каждого человека отыщется интерес, – любила говаривать в минуты блаженного забытья почтенная Маргарита Георгиевна.

И ведь верно, малютка Марика, четырехлетняя внучка, отыскала его, интерес этот. Среди игрушек, книг и конструкторов, в лабиринте из кубиков и мячей, в шалаше из бабушкиной шали и за железнодорожным переездом миниатюрного заводного состава.

Старая, мятая коробка цветных карандашей. О ней давно забыли; кажется, ею пользовался мамин младший брат, но когда то было. И вот её, выцветшую картонку с карандашами-обломышами, извлекла детская ручонка. Рике не давали карандашей, считая её ещё достаточно маленькой для «опасной затеи»: не дай Творец, она удумает изобразить нечто грандиозное на стене, а может, и не на одной. Пусть себе лучше тешит куклу или собирает мозаику, только б подальше от марателей обоев.

– Что это, мама? – прозвучал невинный детский голосок.

На вытянутой ладошке лежала потрепанная коробочка, в которой родительница безошибочно признала врага домашних стен. Не то чтобы мама питала ненависть к карандашам, даже глупо такое предполагать, но помимо мужа и дочери, она любила опрятность. И всё в доме должно было нести этот отпечаток. А тут карандаши…

– Где ты это нашла? – спросила она строго, делая ударение на слове.

Короткая фраза, и вроде бы ничего необычного, но маленькая Рика, наделенная острой интуицией, как и вся женская половина человечества, тут же смекнула: это важно. А ребенку всё равно – плохо или хорошо, главное, что важно.

Не успела малышка доложить, вернее, ткнуть пухлым пальчиком в сторону бардака, который в её глазках выглядел королевством, а маме уже и безразлично.

– Это ка-ран-да-ши, – растягивая слово на слоги, произнесла она. И для вящего эффекта встряхнула несколько раз коробку. Внутри задребезжало. – Ими рисуют. Но я не уверена, что ты достаточно большая для них.