Сказки о магах - стр. 15
И этим тоже райдеры отличались от хиппи – они не выпадали из социума, они вообще не любили внешних выражений. Андрей до сих пор многого не знал о них, хотя о многом догадывался. Так, догадывался он, что каждый райдер верит в глубине души, что когда-нибудь лесная тропинка у него под ногами превратится в Дорогу…
И потому так растрепался уже через неделю после выхода в свет подаренный Андрею экземпляр Данькиной «Дороги на Монсальват».
А Борис, подумал Андрей, он… он не верит, он знает. И ждет.
– Что-то с тобой сегодня?
– А? – Андрей встрепенулся. – Да вот… думаю о твоей книге.
– Ну и как? Думается?
– Еще как.
– А еще о чем думается?
– Еще? Еще вот о чем, – Андрей расстегнул свою папку, достал вскрытое письмо, бросил на стол перед Данькой.
– Это что?
– Письмо, – Андрей пожал плечами. – Из сегодняшней почты. Забрал в издательстве еще утром, да руки только сейчас дошли посмотреть. Вот ехал в метро, читал и думал.
– Мне прочитать? Можно вслух?
Андрей кивнул. Данька взял конверт, повертел в руках, вытащил из него сложенный вчетверо тетрадный листок.
– «Уважаемый Андрей Викторович», – Данька хихикнул: – Не иначе как от восторженного поклонника. Или поклонницы? – он посмотрел вниз, на подпись. – Нет, все-таки от поклонника.
– Да ты читай, читай. Оно не длинное.
– Ага. Итак… «Уважаемый Андрей Викторович. Наверное, Вам покажется странным мое письмо. Пожалуйста, поймите меня правильно. Мне очень нравятся Ваши книги, даже немного слишком… – Хм, оригинально… – Но я хочу спросить Вас: Вы помните, давным-давно, при застое, писателей называли инженерами человеческих душ? Мне казалась идиотизмом эта формулировка, но я был тогда всего лишь школьником. Теперь я знаю, что Настоящий (Настоящий с большой буквы, как у Лукьяненко в “Мальчике и Тьме”) писатель действительно является этим самым инженером. Доводилось ли Вам задумываться, что происходит с читателем после того, как книга прочитана? Неделю назад…» – Данька вдруг замолчал, быстро взглянул на Андрея.
– Читай, читай…
– «…Неделю назад один мой знакомый, совсем молодой, пытался уйти. По счастью, его нашли вовремя. Потом он рассказывал мне: это была очень хорошая книга, после нее было трудно жить здесь. Не пугайтесь – это была не Ваша книга. Поверьте, я просто хочу предупредить Вас, мне кажется, Вы можете подняться до уровня того Мастера, который написал эту книгу. Я не буду называть его фамилию, не надо. И еще: Вы знаете, что сказал Толкиен, когда ему рассказали о том, какую волну “толкиенизма” вызвали его книги? Он сказал: “Я испортил им жизнь”… Прощайте. Всего Вам доброго».
Данька замолчал, потом сложил письмо, засунул его обратно в конверт. Отодвинул к Андрею. Спросил:
– Ты не знаешь, Толкиен действительно сказал эти слова?
– Да.
Они снова помолчали.
– Мне кажется, тебя должна радовать столь высокая оценка твоего таланта… – осторожно сказал Данька.
– Ты так думаешь?
– Я-то? Нет.
Андрей хмыкнул, убирая письмо в папку.
– Где там твой «Красный Крымский»? Под столиком, как в добрые старые времена?
– Не печалься, дружище, этот твой поклонник неправ, – сказал Данька, наполняя стаканы. – Ведь если не писать хороших книг, то останутся только плохие, и это будет неправильно. Кроме того, хорошие книги виноваты здесь не больше, чем омут, в который нужно бросить ребенка, чтобы тот научился плавать. Понимаешь?