Скажи нам правду - стр. 9

– Нет, Хуана, – сказала Пенни. – Ривер не останется на ужин.

– Ладно. – Хуана повернулась к плите.

Я любил картофель Хуаны. Мне нравилось все, что она готовила.

Я указал на вазу на столе:

– Это цветы, о которых я говорил.

– Я вижу. Спасибо. Очень мило с твоей стороны, – сухо проговорила Пенни.

– Мы стояли и смотрели друг на друга. Слышно было только потрескивание картофеля, который жарился на плите.

– Ладно, тогда я пойду.

– Да, тебе пора.

– Пока, Хуана, – сказал я.

– Пока, Ривер. Ты скоро вернешься. – Хуана похлопала меня по плечу.

– Не беспокойся. Вернусь.

К концу недели об этом знала вся школа.

Пенни и Ривер расстались.

Большинство считали, что это я ее бросил, но те, кто действительно меня знал, понимали, что такого никогда бы не случилось.

У нас с Пенни был только один общий урок – испанский, что было muy, muy[3] неловко. Во вторник я пришел первым и поставил новый стул на противоположном конце класса. Я видел Пенни только на этом уроке, пятьдесят минут, с 12:55 до 13:45 ежедневно.

В пятницу я начал ощущать всю тяжесть грядущих выходных без Пенни.

– Надо было купить тебе билет на Тиг Нотаро, – сказала Мэгги.

Мы сидели в кафе и ели одну порцию жареной картошки на двоих. Мэгги пришлось сражаться за свою долю, но она умела настоять на своем.

– Что за Тиг Нотаро? – удивился я.

Мэгги посмотрела на меня:

– Ривер! Я смотрела все ее выступления в «Ларго». Ты это знаешь.

– Правда?

– Да, потому что я тебе о них рассказывала.

– А… правильно. И на чем она играет?

– Она комик. Она играет на своем остроумии и необузданном юморе, как на чертовой скрипке. И еще у нее рак. Представь, она узнала об этом сразу после смерти своей матери, и как раз в это время ее бросила подружка.

– Она прямо крутая!

– Это точно. – Мэгги ухватила последнюю дольку. – Она потрясная. Я бы предложила тебе пойти, если бы знала, что к моменту ее выступления ты будешь один.

Я постарался не обращать внимания на ее подколки.

– Все равно у меня планы на субботу.

– У тебя? Правда? – Мэгги не скрывала своего удивления.

– Да, правда. – Я не мог сказать, что обязался принести закуски для группы поддержки, где пытаюсь справиться с ложной зависимостью от марихуаны, а потому ответил: – Иду на ужин с Леонардом. Мужское общение и все такое. Он меня просто вынудил.

– Славно. – Мэгги сделала вид, что надулась.

Леонард нравился всем, но Мэгги любила его особенно, потому что знала меня в промежутке между уходом моего отца и встречей моей мамы с Леонардом. Надо сказать, что эти годы для нашей семьи были далеко не лучшими. Мама пыталась совместить работу в некоммерческой организации, где занималась проблемами глобального доступа к воде, с воспитанием сына, которого нередко с любовью называла «сущее наказание». Пока я рос, большая часть моих дней проходила в доме Мэгги, где я пек печенье, пил чай и позволял Мэгги преображать меня, как ей вздумается, до возвращения моей мамы с работы. Часто мы ели ужины из микроволновки – у нас не было Хуаны.

– Может, увидимся после, – сказал я.

– Может быть, – улыбнулась Мэгги.

Все знают, что в Лос-Анджелесе не ходят пешком – об этом даже есть песня, – так что я, наверное, был похож на бродягу, когда ранним субботним вечером шел по бульвару Пико, согнувшись под весом сумок. Я набрал кексов брауни, овощных чипсов и попкорна, а когда подходил к кассе, вспомнил о Мейсоне и побежал за коробкой обезжиренных безе.