Скажи, что будешь помнить - стр. 31

– Я научился выживать. Научился разводить костер, когда есть только прутики да кремень. Если кому-то понадобится огонь после апокалипсиса, обращайтесь ко мне.

Смех в зале. Бросаю взгляд на Синтию. Она одобрительно кивает. Остался один вопрос, и можно сваливать к чертям со сцены.

– Еще вопрос?

Снова взметаются руки, и, прежде чем Синтия успевает кивнуть, какой-то парень, стоящий рядом с камерой, кричит:

– В каком преступлении вас обвинили?

– Не отвечай, – шепчет Синтия и кивает его соседу.

– Пожалуйста, Чарльз, ваш вопрос.

– Это важно, – не унимается первый. – Откуда нам знать, может, его привлекли за переход улицы в неустановленном месте. Обещаниям губернатора хочется верить, и, может быть, программа действительно хороша, но кто докажет, что ее результаты не будут сфальсифицированы?

Я бросаю взгляд на Эксла и вижу, как напрягается его лицо. Мы оба чувствуем: вот она, волна цунами, уже грохочущая вдалеке, готовящаяся подняться и обрушиться на берег, чтобы уничтожить в том числе и меня.

– Что ты совершил? – снова кричит незнакомец.

Синтия поворачивается ко мне, и на ее лице вопрос. И что? Отвечу ли я и тем самым спасу губернаторскую программу?

Чистый лист. Второй шанс. Досье под замком. Какая чушь.

Это катастрофа. Как крушение поезда. Все смотрят, и надо что-то делать, но никто даже с места не трогается. Синтия хочет, чтобы он ответил на вопрос. Также ясно, что Дрикс отвечать не хочет. И я понимаю почему.

– Какая разница, что он сделал? – шепчу я с надеждой, что папа услышит, но между нами три человека.

Мама шикает на меня, а Шон, начальник папиного предвыборного штаба, посылает мне сердитый взгляд – заказным отправлением. Друг к другу мы питаем взаимное недоверие. Шон считает, что мне надлежит быть немой и хорошо выглядеть, но Дрикс помог мне, и молчать неправильно.

– Мам? – При звуке моего голоса у нее дергается голова. Говоря на сцене без напечатанного текста или телесуфлера, я совершаю нечто ужасное, равнозначное укусу новорожденного младенца. – Он не должен отвечать на этот вопрос.

– Поговорим об этом позже, – приглушенно бросает она.

Лидия, папина пресс-секретарша, подходит к микрофону с тем уверенным видом, принять который может лишь она одна. Лидия – умная и красивая афроамериканка, не раз говорившая мне, что мнение о человеке составляют еще до того, как он открывает рот, – по тому, как он входит в комнату.

В справедливости этих слов я убеждаюсь каждый раз, когда вижу ее. Одним своим появлением она внушает к себе уважение, и люди готовы дать его ей. Я завидую Лидии.

– Мистер О’Брайен, прошу вас подождать своей очереди и задать вопрос, когда вам предложат это сделать.

Я не раз видела Лидию за работой и знаю, что улыбка, отпущенная ею мистеру О’Брайену, репортеру-неудачнику, давно ненавидящему моего отца, рекомендует ему заткнуться. В задних рядах покашливают и посмеиваются, и Лидия объясняет, что Дриксу еще только семнадцать и что по закону информация о правонарушениях несовершеннолетних разглашению не подлежит.

Все правильно, все так и есть, и она говорит то, что и я хотела бы сказать, но на лицах слушателей другое. Они хотят знать, что натворил Дрикс, чтобы судить его самим. Прошлое не отпускает Дрикса, и это несправедливо, особенно сейчас, когда мой отец пытается создать для него будущее. Особенно сейчас, когда я знаю, что программа работает.