Сказея: Железная хризантема - стр. 3
В ломбарде на мое золото скривились:
– Без пробы. Дорого не дам.
Я пожала плечами. Меня сейчас устроили бы любые деньги.
– Хорошо, давайте паспорт, – сказал бородатый мужчина в окошке ломбарда.
– А… сейчас… забыла его там, – быстро сказала я, забрала золото и выбежала прочь.
В итоге две ночи еще мне пришлось ночевать на улице, прежде чем я смогла определить кто и как тут выдает паспорта. Тогда уж я смогла сочинить правдивую историю и только на третий день обрела заветную красную книжицу.
Зато опыт ночевок на лавочках был незабываемым. Я словно взглянула на мир с изнанки. В книгах в моей библиотеке про такое не писали: бомжи с такими язвами и болячками, которых и представить себе не могла. Нет, я читала про существование болезней, среди которых были и неизлечимые, но одно дело читать, а другое – увидеть вживую.
Когда я разжилась деньгами и придумала способ заселиться в квартиру, то поняла какой наивной была, когда отправлялась в этот город. Думала, что достаточно изучила жизнь по книжкам, а включила телевизор, так дня три сидела возле него практически не отлипая. Смотрела и с ужасом осознавала, что имею представление о реальности примерно такое же, как человек, воспитанный на романах Достоевского, оказавшийся в современности.
Я смотрела фильмы, ток-шоу, новости, сериалы – все подряд. Потом выбралась из квартиры, купила смартфон и погрузилась в интернет, и поняла, что пропала. Даже если я проведу тут год, то все равно не пойму, что именно сподвигло мать поступить так. К тому же может оказаться, что я ошибаюсь, и дело было вовсе не в ее стремлении вернуться в привычную среду обитания.
И тогда я поняла, что мне нужно социализироваться. Нужны ровесники и возможность проводить с ними много времени. Лучше всего за учебой. К счастью, как оказалось, я удачно приехала ровно к началу учебного года, так что пришлось попотеть, чтобы быть зачисленной в лучший столичный вуз.
Я с грустью посмотрела на ряд крестиков на календаре.
– Я трачу время зря!
– Сама говорила, что хочешь сначала понять, что есть такого в этом месте, – возразил Вольдемар.
– Оно слишком большое. Слишком людное. Слишком… эмоциональное. Его невозможно охватить, почувствовать, понять.
– Тогда бросай все. Делай что наметила и едем домой, – подал голос Вольдемар.
– Не могу. Прежде чем судить и карать, нужно пройти в чужих сапогах тысячу ли. Быть может, после этого ты поймешь врага настолько, что не накажешь, а посочувствуешь ему. Так отец говорил. Нужно не просто погрузиться в ее мир, а детально воссоздать все, что влияло на ее решения, и постараться понять.
– Ты о чем это? – насторожился Вольдемар.
– Так… мысли вслух, – натянуто улыбнулась я и прошла к столу.
Пока я уплетала тосты, он внимательно меня разглядывал, но ничего не спрашивал. Знал, что, если не хочу говорить, пытать бесполезно. А я не собиралась ему рассказывать, как смалодушничала вчера, прочтя на ночь какой-то дурацкий примитивный любовный роман. Тогда я еще подумала, что сама могу сочинить в сто раз лучше. А сегодня, в результате, мне страшно идти в универ, и я придумываю себе всякие теории и оправдания на тему того нафига я сделала то, что сделала.
Для первого дня и для знакомства с будущими однокурсниками, с которыми, впрочем, я вряд ли проучусь больше пары недель, требовалось ответственно подойти к внешнему виду.