Сказания древа КОРЪ - стр. 112

Закат ещё тлел, когда секретарь и советник архиепископа Дмитрий Каракорич-Рус, уложив своего государя под одеяло, вышел в парк размяться. Аллея полого взяла в гору. Среди голых деревьев, на заснеженном склоне, темнел домашний костёл. Узкие окна светились изнутри сквозь витражи. Одна створка стрельчатых дверей была распахнута, приглашая гуляющих по парку. Черногорец вошёл. Внутри было светло от свечей в пятирогом шандале. Сидячие места для молящихся по оси нефа были пусты. Слева вдоль стен лежали на высоких надгробиях гипсовые Корчевские (гласили надписи латинскими буквами). Старые и молодые, несколько детей. Мужчины – в рыцарских латах и римских тогах, женщины – в платьях строгого покроя.

Ближнее к двери надгробие осталось без фигуры усопшего. Советник архиепископа машинально прочитал надпись латиницей: ИГНАЦЫ БОРИС КОРЧЕВСКИЙ. Игнацы, Игнатий? Где он слышал это имя? Ах, да – кажется, так называл одного из своих братьев его отец, Петр Борисович. Второе имя усопшего – Борис. Это заставило задуматься. Нет, не может быть, здесь лежит поляк, католик, а родственники Дмитрия Каракорича-Руса, по отцу, все православные. Но что-то есть общее в фамилиях Корчевский и Каракорич. Действительно, тут и там слог «кор». Черногорцы Каракоричи-Русы знали семейную легенду о четырёх братьях, разделивших перед вечной разлукой серебряное блюдце, разрубив его на четыре сектора. А сам Дмитрий (дома Дмитрий Петрович) является хранителем четверти с выцарапанной чем-то острым буквой «П». Неужели… Нет, слишком невероятно! Коснулся ладонью полированного мрамора. Камень был удивительно тёплым в промозглой усыпальнице. Дмитрию показалось, будто кто-то окликнул его. За открытой дверью костёла каркала одинокая ворона. На паперти послышался стук каблучков, вошла женщина в чёрном, белея непокрытой головой. Так одевались обычно маркитантки. Но откуда здесь представительница этой профессии? Не перекрестилась, не преклонила колена. Удалилась в тень и слилась с ней одеждами.

Дмитрий Петрович вышел из костёла, сразу вернулся и оставил на надгробии свою визитную карточку. Чтобы её не снесло потоком воздуха, придавил серебряным рублём с профилем Александра I. Монета досталась ему от отца, Петра Борисовича. Если Игнатий, со вторым именем Борис, и Пётр Борисович одного корня, то по ту сторону бытия монета вернётся к своему первому владельцу, уверил себя Дмитрий.

Псковский кром, над которым основательно потрудилось время и небрежение, путники увидели на спуске к перевозу через реку Великую. Лёд в конце февраля на этой широте был надёжным. На городской стороне владыку Петра встречал губернатор Пещуров с чиновным людом. Группы любопытствующих горожан пестрели тут и там на высоком берегу под древними стенами из серого плитняка. Невиданные черногорцами храмы, с арочными звонницами, похожие на цитадели, зеленели куполами под чёрными крестами. Подслащивая искренней дружеской улыбкой неприятную новость, губернатор сообщил, что император в ближайшие недели будет с головой погружён в неотложные государственные дела. Посему честь принимать столь высокого гостя выпала ему, Пещурову здесь, на древней земле доверенной ему губернии.

– Нет, ваше высокопреосвященство, Псков не находится в тени близкой столицы. Вы будете удивлены историческими памятниками и литературным богатством этого западного форпоста старой Руси. К сожалению, и я вынужден буду время от времени оставлять вас заботам моих помощников. На мне по просьбе опеки и вдовы… Вы ведь слышали печальную новость? Да, Пушкин. Недавно предали псковской земле.