Размер шрифта
-
+

Сияние «жеможаха» - стр. 3

«Поросёнка в ванне» играли в школах и детских домах, ребята были от него в восторге. Ленинградские театры часто возили спектакли в детские дома, это было обычное дело. Однажды Гриша поехал с друзьями из ТЮЗа в трудовую колонию «Красные зори». Трамвай привёз молодых артистов на берег Финского залива, в старинную усадьбу забытого князя Михаила Николаевича. Грише захотелось остаться в этом парке, в этом дворце, в этом детском королевстве навсегда. Навсегда не получилось, но Гриша часто ездил со своих городских Красных Зорь в загородные, дышал сладким гнилым морским воздухом, учил детей кукольному делу, на обед ел суп из капусты, выращенной колонистами, и кашу, сваренную на молоке краснозорьских коров, а за ужином намазывал хлеб мёдом краснозорьских пчёл.

Директор Игнатий Ионин говорил: «Каждому – всё!», это был его рыцарский девиз. И у детей, по Гришиному убеждению, было абсолютно всё – огород, коровник, музыка, поэзия, путешествия, лыжи, футбол, счастье и свобода.

Бывало, что в «Красные зори» попадали трудные дети – вокзальники, попрошайки, беспризорные; они никому не доверяли, угрюмо смотрели исподлобья и признавали только силу кулака. В коммуне эти ребята начинали жить красиво, ловили фарт: получали лафовую шамовку и роскошную хавиру. Волшебным образом в кратчайшие сроки они превращались в ответственных строителей светлого будущего: агрономов, зоологов, бравых физкультурников и даже моряков – у колонистов был свой корабль! Наблюдая, как меняются лица и повадки малолетних преступников, Гриша не верил своим глазам. Однажды в столовой он стал свидетелем страшной сцены – новенький мальчик, бледный, в веснушках, с пронзительным криком «Марану, лягавый!» кинулся на Ионина сзади с хлебным ножом. Директор повернулся и совершенно спокойно сказал: «В спину бьют трусы. Бей в грудь!» Мальчик бросил нож и с тех пор повсюду ходил за Иониным, как верный оруженосец.

– Что же ты не поправляешься, Алёша? Ешь, а не поправляешься! – спрашивал рыцарь мальчишку.

– Это я потому такой, что кокаин нюхаю! – отвечал Алёшка, свистя сквозь чёрные гнилушки.

По многочисленным просьбам трудящихся Гриша привозил в «Красные зори» Петрушку. Он ставил балаганчик около дворца на лужайке, окруженной плотно свившимися стеблями оранжевых и красных настурций. На парадной лестнице сидели зрители; небо сияло, чайки орали. «Да у тебя и пашпорта-то нет!» – смеялись над Петрухой бывшие кусочники, безродники и стопари. Гриша чувствовал, что попал в сказочный мир, не имеющий ничего общего с происходящим за его границами, и вот прямо сейчас делает по-настоящему важное дело, ради которого, конечно же, имеет смысл жить.

Петрушка заводил грустную питерскую песню:

Вчера стоял я на стоянке
На Петербургской стороне,
Все фонари мои горели,
Вдруг что-то жутко стало мне.
И в эту странную минуту
Ко мне пристал городовой
Он стал ругаться, придираться,
И записал он номер мой.

(ребята подхватывали)

Я не стерпел такой обиды
И на сцепление нажал.
На полной скорости машины
На эту сволочь наезжа-а-ал…

Петрушка прекрасно знал все задушевные песни мазуриков, поэтому вместе с Гришей был в доверии у новоприбывших. Однажды Алёшка-кокаинист, вообще-то замкнутый, неразговорчивый парень, рассказал Грише историю из своего преступного прошлого. Судя по всему, она врезалась ему в память и беспокоила, хотя закончилось всё хорошо.

Страница 3