Сияние - стр. 23
Бришен хотел объяснить, что имел в виду Ильдико, а не Таравин, но язык будто прилип к небу. Ему было очень жарко, он весь горел, словно лежал под палящим солнцем.
– Воды, – прохрипел он.
Сухих губ коснулся край чаши, и Бришен сделал несколько жадных глотков. Прохладные ласковые пальцы погладили пылающий лоб. Он открыл глаза и увидел, что на него смотрит Ильдико. Встретив ее взгляд, он инстинктивно дернулся и попытался подняться.
– Ваше Высочество, – пробормотал он.
Солдату не пристало грубо нарушать протокол, валяясь на ложе в присутствии принцессы.
Ильдико. Когда они одни, он называет ее Ильдико. Две пары рук уложили его на тюфяк. Бришен моргнул, заметив чашу с водой, которую протягивала ему Анхусет. Он повернулся к Ильдико.
– Ты узнаешь меня, Бришен? – негромко и обеспокоенно спросила она, поглаживая его по руке.
Из-за постоянно сменяющих друг друга картин перед глазами все плыло. Желудок протестующе сжимался. Бришен зажмурился.
– Моя жена, – сказал он. – Моя Ильдико.
– Да, Бришен, я твоя Ильдико. – Ее голос и прикосновения успокаивали. – Мы с Анхусет побудем с тобой, пока не пройдет лихорадка.
Он хотел поблагодарить их за беспокойство. Ильдико ни разу не видела посмертную горячку – неприятное зрелище, а Анхусет еще не оправилась после тошнотворного картофеля, который ела на свадебном пиру. Воспоминание о дымящейся личинке на тарелке перебило бессвязный поток образов. Рот наполнился желчью и слюной.
– Меня сейчас стошнит, – пробормотал он.
Он не успел договорить, как его повернули на бок. Чьи-то руки подняли ему голову и отвели с лица волосы, пока он опорожнял желудок. Нахлынули картинки: как он в детстве болел целую неделю, и его тошнило в резную деревянную чашу, которую он прижимал к груди, а Таравин ласково его подбадривала, повторяя, какой он храбрый мальчик. Следом пришло похожее воспоминание: он в огромной кровати, держит серебряную лохань, а придворная няня, стоя на безопасном расстоянии, смотрит на него с отвращением.
Лица коснулась прохладная влажная ткань, и он поймал руку, которая ее поднесла, за запястье. Рука была тонкая. Такую легко сломать. Бришен проследил большим пальцем тонкую сеть вен под кожей. Они были не толще шелковой нити, но в них ровно бился пульс.
Приоткрыв глаза, он увидел, что это Ильдико обтирает ему лоб. Другой рукой она пригладила его волосы.
– Сначала битва, потом рвота. А ведь ты едешь в Харадис, чтобы быть представленной ко двору. – С самого отъезда из столицы Гаура все шло не так. – Хочешь, я отвезу тебя домой?
Если она скажет «да», он не станет ее осуждать.
Она улыбнулась, обнажая квадратные зубы.
– Мы и так едем домой, Бришен. У меня в Присиде ничего не осталось.
– А семья?
Улыбка погасла.
– Семья – это не только кровные узы. Мои родные погребены в склепе с видом на море. Теперь у меня новая семья. – Она провела пальцем по его брови. – Дать воды? Не хочешь прополоскать рот?
Бришен кивнул и принял предложенную Анхусет чашу. Он откинулся на спину, тяжело дыша, борясь с тошнотой, которая накатывала при воспоминаниях Талумея. Бришен чувствовал себя так, будто пил всю ночь, а утром его запихнули в пустую бочку, заткнули пробкой и швырнули в бушующее море. Он усилием воли заставил себя не думать о картофеле.
Слышно было, как рядом вытирают пол. Бришен хотел извиниться за беспорядок, но не решился открыть рот, боясь, что сведет на нет все усилия уборщиков.