Система «Спаси-Себя-Сам» для Главного Злодея. Том 2 - стр. 32
– Этот господин – зверь в человеческом обличье, – холодно усмехнулась Цю Хайтан, – мерзавец, обманом втеревшийся в приличное общество. Разумеется, он не посмел бы поминать свои постыдные деяния вслух.
Великий мастер Учэнь успел хорошо узнать всех трёх глав пиков хребта Цанцюн, в том числе и заботившегося о нём Шэнь Цинцю, к которому проникся тёплыми чувствами. На протяжении противостояния адептов хребта Цанцюн и дворца Хуаньхуа у него не было шанса вмешаться, но теперь он наконец взял слово:
– Амита-фо, позволю себе заметить, что, о чём бы ни говорила эта милостивая госпожа, ей следует изъясняться прямо. Голословные наговоры не внушают доверия.
В сердце Шэнь Цинцю вновь вскипели слёзы:
«Великий мастер, я знаю, что вы действуете из лучших побуждений, но если она сейчас и вправду начнёт изъясняться прямо, мне точно кранты!.. Хоть я и не делал ничего постыдного, призрак уже вовсю стучится в мои ворота[14]!»
Ставшая центром всеобщего внимания Цю Хайтан раскраснелась и явно воспрянула духом:
– Если я произнесу хоть слово лжи, пусть моё сердце пронзят десять тысяч стрел, смазанных демоническим ядом! – Уставив указующий перст на Шэнь Цинцю, она заявила с горящими ненавистью глазами: – Вот этот человек нынче занимает пост главы пика Цинцзин хребта Цанцюн и носит гордое имя мастера меча Сюя – однако известно ли кому-нибудь, что за низкой тварью он был прежде?!
От подобной брани прекрасные брови Ци Цинци возмущённо приподнялись.
– Следи за словами! – сурово велела она.
В настоящий момент Цю Хайтан сама занимала пост главы зала[15] одной из мелких школ. Подобный упрёк со стороны главы пика крупной и могущественной школы Цанцюн заставил её бессознательно отступить на шаг, но старый глава Дворца тотчас поддержал её:
– Глава пика Ци, нет нужды в подобной резкости. Почему бы не дать этой молодой госпоже высказаться? Вы ведь не станете затыкать людям рты?
Бросив на него быстрый взгляд, Цю Хайтан стиснула зубы, и ярость в её глазах взяла верх над страхом. Она вновь возвысила голос:
– В двенадцать лет он был лишь маленьким рабом, которого моя семья приобрела у чужеземного торговца живым товаром. Поскольку он был девятым, его звали сяо Цзю[16]. Видя, что он подвергался жестокому обращению, мои родители преисполнились к нему сострадания, взяли его в дом, обучили чтению и письму, кормили и одевали так, что он ни в чём не нуждался. Мой брат также проникся к нему родственными чувствами. Когда Шэнь Цзю исполнилось пятнадцать, мои родители скончались и главой семьи стал старший брат. Он избавил сяо Цзю от рабской доли и относился к нему как к младшему брату. Что до меня, то, воспитываясь бок о бок с ним, я позволила ему вскружить мне голову… Я правда считала, что наши чувства взаимны… И в результате был заключён брачный контракт.
Стоявший тут же Шэнь Цинцю был вынужден выслушивать тёмные страницы своей «подлинной» истории наряду с множеством посторонних людей. Казалось, он лишился дара речи – тысячи невысказанных слов в его сердце обратились в море слёз.
Слёзы заструились и из глаз Цю Хайтан:
– Когда старшему брату исполнилось девятнадцать, в наш город прибыл странствующий монах, который искал выдающийся талант, чтобы взять его в ученики. Убедившись, что это место изобилует духовной энергией, он установил у городских ворот жертвенный алтарь, где юноши и девушки до восемнадцати лет могли проверить уровень своей духовной энергии. Его необычайные заклинательские способности привели в восхищение весь город, и Шэнь Цзю также не удержался от искушения посетить его алтарь, чтобы пройти проверку. Признав, что его задатки весьма неплохи, тот монах остановил свой выбор на нём. Преисполнившись восторга, Шэнь Цзю бросился домой и сообщил, что хочет нас покинуть. Само собой, старший брат ему не позволил: с его точки зрения, поиск бессмертия был лишь зыбким миражом. К тому же между нами уже был заключён брачный контракт, так о каком уходе могла идти речь? Тогда они с братом сильно повздорили, после этого Шэнь Цзю сделался угрюмым и подавленным. Мы думали, что у него это пройдёт и что нужно просто подождать, пока он сам всё не осознает и не примирится с положением дел.