Сиреневое счастье - стр. 5
– Недурно, – заявил голос за спиной. – Кривовато, но недурно.
Фида вздрогнула и едва не испортила весь рисунок. Она обернулась. Позади стоял незнакомец с дурацкими усами, с трубкой в зубах и в каком-то маскарадном бордовом костюме. Он улыбался, придерживая трубку.
Испуг сменился страхом, а тот – настоящей паникой. Мигом стало душно, воздух исчез, и в лёгкие попадал лишь едкий дым от трубки. Страх накатывал, нарастал с каждой секундой, давил и уничтожал. Ещё миг – настанет конец. Надо бежать. Бежать, как учила мама!
Фида вскочила, облилась цветной водой, одним движением собрала в охапку всё своё добро. Не прошло и секунды, как она мчалась по тропинкам. Сердце бешено стучало, лёгкие болели, в животе кололо, но она бежала, пока не подкосились ноги. Падая, Фида ухватилась за ветку огромного дерева, ветка треснула.
Еле переводя дух, Фиделия прислонилась к стволу и закрыла глаза. Ссадины на руках горели, мысли путались, но паника уже отступила. Когда сердце застучало в привычном темпе, Фида попыталась отойти от дерева, но оно не отпускало: одежда зацепилась за надрезы, похожие на следы от топора. Фида осторожно высвободила платье, доставшееся от матери, и медленно побрела вверх, в сторону города.
Дома она положила рисунок и свои инструменты на стол, чтобы пересчитать их. Не хватало отцовского карандаша. Фида села на пол и заплакала, как ребёнок. Перед глазами всё ещё стоял маньяк, который сегодня мог её убить, и никто бы никогда не узнал, что с ней случилось. Фида чувствовала себя беззащитной потерянной девочкой, которую никак не спасут родители.
Она вспомнила тот день.
Мамы не было дома, и десятилетняя Фида осталась с дядей, которого мама привела на замену папе. Фида зарисовалась и не заметила, что он подошёл. Он предлагал конфеты в обмен на что-то непонятное, и как-то странно глядел, и постоянно лез в карман, показывая эти конфеты. Фида никак не могла понять, чего же он хочет от неё, пока дядя не попросил её встать. Фида встала. Он прижал её в тот самый угол. Пахло чем-то едким, тошнота подкатывала к горлу. Дальше всё прерывалось до момента, пока не появилась мама. Она так и застыла в памяти со скалкой в руках, а на полу – скорченный дядя. Мама что-то кричала, но у Фиды звенело в ушах, и она ничего не понимала.
Фиделия снова видела ту же сцену, те же провалы в памяти, и снова плакала. Слёзы страха перешли в слёзы одиночества, а после – в мысли, что она так и умрёт, оставшись никому не нужной и никем не понятой, ужасно одинокой и несчастной.
«Дурные мысли. От них мне станет ещё хуже, – подумала Фида и сняла шляпку матери. – Надо что-то делать, иначе я так сойду с ума. Но что же делать?»
Уволиться и остаться без работы она не решалась, ровно как и возвращаться в университет: утекло слишком много воды. Выходить замуж не хотелось, да и не было подходящего кандидата. Рожать и одной воспитывать ребёнка – идея ещё хуже. В итоге Фида решила начать не с личной жизни, а с искусства, и сделать выставку своих картин.
Фиделия отыскала конкурс, на который принимают пейзажи, и сразу перед глазами возник туманный, но такой желанный образ: она подле своей картины в золочёной раме, а на полотне – акварельный древний лес со своими тайнами и своим чарующим миром, к которому Фида едва посмела прикоснуться кистью, но всё же посмела, и вот стоит теперь у лучшей работы, и ей уже предлагают сделать выставку, и она уже улыбается в ответ, и вот огромный зал с лесными пейзажами, с её пейзажами…