Синтезис - стр. 3
Асла застонала и зарылась лицом в подушку. Пюре, не согревшееся даже в желудке, холодным комком медленно поднималось к горлу. Внезапно перед глазами возникло бледное, безжизненное лицо Скиптия, и после этого не оставалось ничего другого, кроме как метнуться в туалет. Аслу вырвало, и она со страхом подумала – а что, если пюре было отравлено? На секунду её прошиб пот, но потом она отогнала эту мысль. Хотели бы убить – убили бы давно. Такая возможность представлялась не раз. Это просто стресс. Стресс и страх. Она спустила воду в унитазе, вымыла руки, умылась, вытерла лицо полотенцем. Полотенце было белым и мягким. Не таким, как в их комнате отдыха. Но… Асла сжала ткань руками, и сердце её тоже сжалось. Края полотенца были обшиты тесьмой. Асла закрыла глаза и попыталась понять, почему вдруг тревога стала сдавливать ей грудь. Не поняла. От этого стало ещё страшнее. Полотенце выпало из рук на кафельный пол, и Асла отшатнулась. Что-то промелькнуло в сознании, но ухватить это она не успела. Она в ужасе вытряхнула из жестяной банки столовые приборы, сполоснула её и налила воды из-под крана. Выпила. Налила ещё. Выпила снова. Желудок не обрадовался, но тревога немного отпустила. Вода всегда помогала. Успокаивала.
Асла снова забралась под одеяло, чувствуя себя выпотрошенной. Полотенце не давало ей покоя. То же чувство она внезапно ощутила в Финале. И тогда оно было сильнее. Сильнее и страшнее. И оно тоже повлияло на её выбор. Почему она согласилась на Синтезис и сохранение памяти? Ответов было несколько. Недоверие к Совету и возможность уберечь воспоминания, да, но было кое-что ещё.
В той комнате был кто-то, кого она не хотела забывать.
Кто-то, с кем она хотела побыть рядом. Кто-то, к кому у неё возникли вопросы – вместе с тем сильным и странным чувством.
Кто-то, кого она, похоже, уже когда-то забыла.
Однако Асла не исключала возможности самовнушения. Может, ничего такого и не было. Скорее всего, не было. Не может такого быть. Ну просто не может! Асла внезапно всхлипнула, вскочила с кровати и схватила валявшееся на полу полотенце. Перед глазами промелькнула размытая сцена, и больше она ничего не вспомнила. Совет постарался. Но кое-что Асла могла сказать точно. Даже не понимая, откуда, – она просто знала. Такого полотенца не было в их комнате отдыха, но оно было в комнате отдыха в Первой Игре.
Асла вздрогнула, вспомнив, как Олерой с Крамом оттаскивали от неё Фортра. Тогда она почувствовал что-то важное, что-то, что она никак не могла осознать. И важное не тем, что она избежала фортровских увечий. Они спасли её. Он спас её. И это был не первый раз. Теперь она была уверена. Ужас в её глазах они объяснили тем, что адвокат чуть не прогрыз ей вены, и они были правы, конечно, но причиной было и дёрнувшееся в сознании воспоминание. Не дежа вю. Не дежа векю. Именно воспоминание. И вместе с ним кое-что ещё. Очень щемящее, хрупкое и при этом жуткое.
«Это нерационально, – сказала она себе, опускаясь на кафельный пол. – Даже если ты права хотя бы наполовину, у вас нет ничего общего и быть не может. И уж точно не будет».
«Я не убийца, милая», – сказал он, и она поверила, потому что хотела верить. Хотела с самого начала Игры, просто не осознавала этого. Он соврал. Ещё какой. Но разве это важно? Разве это имеет значение?